Page 7 - Дубровский

генерал-аншефу Троекурову в изъявленном на гвардии поручика Дубровского иске отказать,
ибо принадлежащее ему имение возвращается в его владение, не изъемля из оного ничего. А
что при вводе за него оказаться может все без остатка, предоставя между тем генерал-аншефу
Троекурову, буде он имеет о таковой своей претензии какие-либо ясные и законные
доказательствы, может просить где следует особо. – Каковое решение напред объявить как
истцу, равно и ответчику, на законном основании, апелляционным порядком, коих и вызвать в
сей суд для выслушания сего решения и подписки удовольствия или неудовольствия чрез
полицию.
Каковое решение подписали все присутствующие того суда.
Секретарь умолкнул, заседатель встал и с низким поклоном обратился к Троекурову,
приглашая его подписать предлагаемую бумагу, и торжествующий Троекуров, взяв от него
перо, подписал под решением суда совершенное свое удовольствие.
Очередь была за Дубровским. Секретарь поднес ему бумагу. Но Дубровский стал
неподвижен, потупя голову.
Секретарь повторил ему свое приглашение подписать свое полное и совершенное
удовольствие или явное неудовольствие, если паче чаяния чувствует по совести, что дело его
есть правое, и намерен в положеное законами время просить по апеллации куда следует.
Дубровский молчал… Вдруг он поднял голову, глаза его засверкали, он топнул ногою,
оттолкнул секретаря с такою силою, что тот упал, и схватив чернильницу, пустил ею в
заседателя. Все пришли в ужас. «Как! не почитать церковь божию! прочь, хамово племя!»
Потом, обратясь к Кирилу Петровичу: «Слыхано дело, ваше
превосходительство, – продолжал он, – псари вводят собак в божию церковь! собаки бегают
по церкви. Я вас ужо проучу…» Сторожа сбежались на шум, и насилу им овладели. Его
вывели и усадили в сани. Троекуров вышел вслед за ним, сопровождаемый всем судом.
Внезапное сумасшествие Дубровского сильно подействовало на его воображение и отравило
его торжество.
Судии, надеявшиеся на его благодарность, не удостоились получить от него ни единого
приветливого слова. Он в тот же день отправился в Покровское. Дубровский между тем лежал
в постеле; уездный лекарь, по счастию не совершенный невежда, успел пустить ему кровь,
приставить пиявки и шпанские мухи. К вечеру ему стало легче, больной пришел в память. На
другой день повезли его в Кистеневку, почти уже ему не принадлежащую.

ГЛАВА III.

Прошло несколько времени, а здоровье бедного Дубровского все еще было плохо;
правда припадки сумасшествия уже не возобновлялись, но силы его приметно ослабевали. Он
забывал свои прежние занятия, редко выходил из своей комнаты, и задумывался по целым
суткам. Егоровна, добрая старуха, некогда ходившая за его сыном, теперь сделалась и его
нянькою. Она смотрела за ним как за ребенком, напоминала ему о времени пищи и сна,
кормила его, укладывала спать. Андрей Гаврилович тихо повиновался ей, и кроме ее не имел
ни с кем сношения. Он был не в состоянии думать о своих делах, хозяйственных
распоряжениях, и Егоровна увидела необходимость уведомить обо всем молодого
Дубровского, служившего в одном из гвардейских пехотных полков и находящегося в то
время в Петербурге. Итак, отодрав лист от расходной книги, она продиктовала повару
Харитону, единственному кистеневскому грамотею, письмо, которое в тот же день и отослала
в город на почту.
Но пора читателя познакомить с настоящим героем нашей повести.
Владимир Дубровский воспитывался в Кадетском корпусе и выпущен был корнетом в
гвардию; отец не щадил ничего для приличного его содержания и молодой человек получал из
дому более нежели должен был ожидать. Будучи расточителен и честолюбив, он позволял
себе роскошные прихоти; играл в карты и входил в долги, не заботясь о будущем, и предвидя
себе рано или поздно богатую невесту, мечту бедной молодости.