Page 3 - Дубровский

рассердило Кирила Петровича не странным слогом и расположением, но только своею
сущностью: «Как», загремел Троекуров, вскочив с постели босой, «высылать к ему моих
людей с повинной, он волен их миловать, наказывать! – да что он в самом деле задумал; да
знает ли он с кем связывается? Вот я ж его… Наплачется он у меня, узнает, каково идти на
Троекурова!»
Кирила Петрович оделся, и выехал на охоту, с обыкновенной своею пышностию, – но
охота не удалась. Во весь день видели одного только зайца, и того протравили. Обед в поле
под палаткою также не удался, или по крайней мере был не по вкусу Кирила Петровича,
который прибил повара, разбранил гостей и на возвратном пути со всею своей охотою
нарочно поехал полями Дубровского.
Прошло несколько дней, и вражда между двумя соседами не унималась. Андрей
Гаврилович не возвращался в Покровское – Кирила Петрович без него скучал, и досада его
громко изливалась в самых оскорбительных выражениях, которые благодаря усердию
тамошних дворян, доходили до Дубровского исправленные и дополненные. Новое
обстоятельство уничтожило и последнюю надежду на примирение.
Дубровский объезжал однажды малое свое владение; приближаясь к березовой роще,
услышал он удары топора, и через минуту треск повалившегося дерева. Он поспешил в рощу и
наехал на Покровских мужиков, спокойно ворующих у него лес. Увидя его, они бросились
было бежать. Дубровский со своим кучером поймал из них двоих и привел их связанных к
себе на двор. Три неприятельские лошади достались тут же в добычу победителю. Дубровский
был отменно сердит, прежде сего никогда люди Троекурова, известные разбойники, не
осмеливались шалить в пределах его владений, зная приятельскую связь его с их господином.
Дубровский видел, что теперь пользовались они происшедшим разрывом – и решился,
вопреки всем понятиям о праве войны, проучить своих пленников прутьями, коими запаслись
они в его же роще, а лошадей отдать в работу, приписав к барскому скоту.
Слух о сем происшествии в тот же день дошел до Кирила Петровича. Он вышел из себя и
в первую минуту гнева хотел было со всеми своими дворовыми учинить нападение на
Кистеневку (так называлась деревня его соседа), разорить ее до-тла, и осадить самого
помещика в его усадьбе. Таковые подвиги были ему не в диковину. Но мысли его вскоре
приняли другое направление.
Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в окно и
увидел у ворот остановившуюся тройку – маленький человек в кожаном картузе и фризовой
шинеле вышел из телеги и пошел во флигель к приказчику; Троекуров узнал заседателя
Шабашкина, и велел его позвать. Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом
Петровичем, отвешивая поклон за поклоном, и с благоговением ожидая его приказаний.
– Здорово, как бишь тебя зовут, – сказал ему Троекуров, – зачем пожаловал?
– Я ехал в город, ваше превосходительство, – отвечал Шабашкин – и зашел к Ивану
Демьянову узнать, не будет ли какого приказания от вашего превосходительства.
– Очень кстати заехал, как бишь тебя зовут; мне до тебя нужда. Выпей водки, да
выслушай.
Таковой ласковый прием приятно изумил заседателя. Он отказался от водки и стал
слушать Кирила Петровича со всевозможным вниманием.
– У меня сосед есть, – сказал Троекуров, – мелкопоместный грубиян; я хочу взять у него
имение – как ты про то думаешь?
– Ваше превосходительство, коли есть какие-нибудь документы, или…
– Врешь братец, какие тебе документы. На то указы. В том-то и сила, чтобы безо всякого
права отнять имение. Постой однако ж. Это имение принадлежало некогда нам, было куплено
у какого-то Спицына, и продано потом отцу Дубровского. Нельзя ли к этому придраться.
– Мудрено, ваше высокопревосходительство, вероятно сия продажа совершена
законным порядком.
– Подумай, братец, поищи хорошенько.
– Если бы, например, ваше превосходительство могли каким ни есть образом достать от