Page 3 - Преступление и наказание

солдаты-носильщики, выносившие из одной квартиры мебель. Он уже прежде знал, что в
этой квартире жил один семейный немец, чиновник: «Стало быть, этот немец теперь
выезжает, и, стало быть, в четвертом этаже, по этой лестнице и на этой площадке, остается,
на некоторое время, только одна старухина квартира занятая. Это хорошо… на всякой
случай…» — подумал он опять и позвонил в старухину квартиру. Звонок брякнул слабо, как
будто был сделан из жести, а не из меди. В подобных мелких квартирах таких домов почти
всё такие звонки. Он уже забыл звон этого колокольчика, и теперь этот особенный звон как
будто вдруг ему что-то напомнил и ясно представил… Он так и вздрогнул, слишком уже
ослабели нервы на этот раз. Немного спустя дверь приотворилась на крошечную щелочку:
жилица оглядывала из щели пришедшего с видимым недоверием, и только виднелись ее
сверкавшие из темноты глазки. Но увидав на площадке много народу, она ободрилась и
отворила совсем. Молодой человек переступил через порог в темную прихожую,
разгороженную перегородкой, за которою была крошечная кухня. Старуха стояла перед ним
молча и вопросительно на него глядела. Это была крошечная, сухая старушонка, лет
шестидесяти, с вострыми и злыми глазками, с маленьким вострым носом и простоволосая.
Белобрысые, мало поседевшие волосы ее были жирно смазаны маслом. На ее тонкой и
длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на
плечах, несмотря на жару, болталась вся истрепанная и пожелтелая меховая кацавейка.
Старушонка поминутно кашляла и кряхтела. Должно быть, молодой человек взглянул на нее
каким-нибудь особенным взглядом, потому что и в ее глазах мелькнула вдруг опять прежняя
недоверчивость.
— Раскольников, студент, был у вас назад тому месяц, — поспешил пробормотать
молодой человек с полупоклоном, вспомнив, что надо быть любезнее.
— Помню, батюшка, очень хорошо помню, что вы были, — отчетливо проговорила
старушка, по-прежнему не отводя своих вопрошающих глаз от его лица.
— Так вот-с… и опять, по такому же дельцу… — продолжал Раскольников, немного
смутившись и удивляясь недоверчивости старухи.
«Может, впрочем, она и всегда такая, да я в тот раз не заметил», — подумал он с
неприятным чувством.
Старуха помолчала, как бы в раздумье, потом отступила в сторону и, указывая на дверь
в комнату, произнесла, пропуская гостя вперед:
— Пройдите, батюшка.
Небольшая комната, в которую прошел молодой человек, с желтыми обоями, геранями
и кисейными занавесками на окнах, была в эту минуту ярко освещена заходящим солнцем.
«И тогда , стало быть, так же будет солнце светить!..» — как бы невзначай мелькнуло в уме
Раскольникова, и быстрым взглядом окинул он всё в комнате, чтобы по возможности
изучить и запомнить расположение. Но в комнате не было ничего особенного. Мебель, вся
очень старая и из желтого дерева, состояла из дивана с огромною выгнутою деревянною
спинкой, круглого стола овальной формы перед диваном, туалета с зеркальцем в простенке,
стульев по стенам да двух-трех грошовых картинок в желтых рамках, изображавших
немецких барышень с птицами в руках, — вот и вся мебель. В углу перед небольшим
образом горела лампада. Всё было очень чисто: и мебель, и полы были оттерты под лоск; всё
блестело. «Лизаветина работа», — подумал молодой человек. Ни пылинки нельзя было
найти во всей квартире. «Это у злых и старых вдовиц бывает такая чистота», — продолжал
про себя Раскольников и с любопытством покосился на ситцевую занавеску перед дверью во
вторую, крошечную комнатку, где стояли старухины постель и комод и куда он еще ни разу
не заглядывал. Вся квартира состояла из этих двух комнат.
— Что угодно? — строго произнесла старушонка, войдя в комнату и по-прежнему
становясь прямо перед ним, чтобы глядеть ему прямо в лицо.
— Заклад принес, вот-с! — И он вынул из кармана старые плоские серебряные часы.
На оборотной дощечке их был изображен глобус. Цепочка была стальная.
— Да ведь и прежнему закладу срок. Еще третьего дня месяц как минул.