Page 370 - Рассказы. Повести. Пьесы
P. 370

Аркадина    (Маше).    Вот встанемте.

                     Обе встают.

                     Станем рядом. Вам двадцать два года, а мне почти вдвое. Евгений Сергеич, кто из нас
               моложавее?
                     Дорн.   Вы, конечно.
                     Аркадина.     Вот-с…  А  почему?  Потому  что  я  работаю,  я  чувствую,  я  постоянно  в
               суете,  а  вы  сидите  всё  на  одном  месте,  не  живете…  И  у  меня  правило:  не  заглядывать  в
               будущее. Я никогда не думаю ни о старости, ни о смерти. Чему быть, того не миновать.
                     Маша.    А у меня такое чувство, как будто я родилась уже давно-давно; жизнь свою я
               тащу волоком, как бесконечный шлейф… И часто не бывает никакой охоты жить. (Садится.)
               Конечно, это все пустяки. Надо встряхнуться, сбросить с себя все это.
                     Дорн    (напевает тихо).   «Расскажите вы ей, цветы мои…»
                     Аркадина.    Затем  я  корректна,  как  англичанин.  Я,  милая,  держу  себя  в  струне,  как
               говорится,  и  всегда  одета  и  причесана  comme  il  faut. 52  Чтобы  я  позволила  себе  выйти  из
               дому, хотя бы вот в сад, в блузе или непричесанной? Никогда. Оттого я и сохранилась, что
               никогда  не  была  фефелой,  не  распускала  себя,  как  некоторые…  (Подбоченясь,
               прохаживается по площадке.)       Вот вам, — как цыпочка. Хоть пятнадцатилетнюю девочку
               играть.
                     Дорн.   Ну-с, тем не менее все-таки я продолжаю. (Берет книгу.)      Мы остановились на
               лабазнике и крысах…
                     Аркадина.    И крысах. Читайте. (Садится.)      Впрочем, дайте мне, я буду читать. Моя
               очередь.  (Берет  книгу  и  ищет  в  ней  глазами.)   И  крысах…  Вот  оно…  (Читает.)       «И,
               разумеется, для светских людей баловать романистов и привлекать их к себе так же опасно,
               как  лабазнику  воспитывать  крыс  в  своих  амбарах.  А  между  тем  их  любят.  Итак,  когда
               женщина избрала писателя, которого она желает заполонить, она осаждает его посредством
               комплиментов,  любезностей  и  угождений…»  Ну,  это  у  французов,  может  быть,  но  у  нас
               ничего подобного, никаких программ. У нас женщина обыкновенно, прежде чем заполонить
               писателя, сама уже влюблена по уши, сделайте милость. Недалеко ходить, взять хоть меня и
               Тригорина…

                     Идет Сорин , опираясь на трость, и рядом с ним Нина ; Медведенко           катит за ними
               пустое кресло.

                     Сорин    (тоном,  каким  ласкают  детей).    Да?  У  нас  радость?  Мы  сегодня  веселы  в
               конце  концов?  (Сестре.)    У  нас  радость!  Отец  и  мачеха  уехали  в  Тверь,  и  мы  теперь
               свободны на целых три дня.
                     Нина    (садится  рядом  с  Аркадиной  и  обнимает  ее).         Я  счастлива!  Я  теперь
               принадлежу вам.
                     Сорин   (садится в свое кресло).   Она сегодня красивенькая.
                     Аркадина.    Нарядная, интересная… За это вы умница. (Целует Нину.)          Но не нужно
               очень хвалить, а то сглазим. Где Борис Алексеевич?
                     Нина.   Он в купальне рыбу удит.
                     Аркадина.    Как ему не надоест! (Хочет продолжать читать.)
                     Нина.   Это вы что?
                     Аркадина.    Мопассан, «На воде», милочка. (Читает несколько строк про себя.)          Ну,
               дальше неинтересно и неверно. (Закрывает книгу.)       Непокойна у меня душа. Скажите, что с


                 52   Как следует (фр.).
   365   366   367   368   369   370   371   372   373   374   375