Page 8 - Партизанка Лара
P. 8
— Хочешь, как бабушка, быть неграмотной? Не выучишь букв — ни одной книги не
прочтёшь.
— Не прочту — так услышу. Скоро будут говорящие книги. А в школу я больше не
пойду.
И только тогда перестала упрямиться, когда мама заплакала: смотреть на мамины слёзы
девочка не могла.
А потом мама писала библиотекарям записки: «Убедительно Вас прошу моей дочери,
ученице 106-й школы Ларисе Михеенко, книг больше не выдавать. Она записана в три
библиотеки. Ей дня мало, стала читать по ночам».
Ну, уж этим летом в деревне ей читать по ночам не придётся. Дядя Родион не позволит
племяннице жечь керосин. И хорошо, что не позволит. Девочка долго болела, ей надо
окрепнуть, тогда она осенью снова пойдёт в балетный кружок.
Мама вынула из нижнего ящика балетные туфельки, осторожно потрогала их тупые носы.
И вот уже чудится маме, что, дохнув ей в лицо торжественным холодом, раздвинулся
бархатный занавес: на сцене девочка-балерина. Тоненькая, лёгкая, она кружится в луче
света, словно белый мотылёк. Слышите, как играет музыка?..
— Татьяна Андреевна, вы слышите? Мама вздрогнула и очнулась.
— Слышите? — кричала ей с порога соседка. — По радио объявили: на нас напали
фашисты. Война!
— Ларочка! — только и могла выговорить мама, роняя балетные туфельки на пол. А поезд
уже далеко-далеко.
И на всех окнах опустились синие шторы, чтобы вечерние огни не выдали Ленинград
самолётам врага.
Но стояло лето — время северных белых ночей, когда и без огней виден самолёту
уснувший город. И белыми ночами ленинградцев стал будить настойчивый голос диктора:
«Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!»
Пронзительно выла сирена. Вздрагивали от залпов зенитки, женщины тащили в
бомбоубежище плачущих детей.
Бывали такие ночи, что глаз не сомкнёшь, — за налётом налёт. К утру небо, как кровью,
окрашивалось заревом пожаров.
Мама очень боялась бомбёжки, но из города не уезжала.
А вот многодетные семьи начали уезжать. Пришёл проститься и Коля, тот самый, который
собирал птичьи перья.
— Что, Коля, страшно? — тихо спросила мама.
