Page 15 - Шинель
P. 15

приятен в разговоре, любезен – словом, провел вечер очень приятно. За ужином выпил он
               стакана  два  шампанского  –  средство,  как  известно,  недурно  действующее  в  рассуждении
               веселости. Шампанское сообщило ему расположение к разным экстренностям, а именно: он
               решил  не  ехать  еще  домой,  а  заехать  к  одной  знакомой  даме,  Каролине  Ивановне,  даме,
               кажется,  немецкого  происхождения,  к  которой  он  чувствовал  совершенно  приятельские
               отношения. Надобно сказать, что значительное лицо был уже человек немолодой, хороший
               супруг, почтенный отец семейства. Два сына, из которых один служил уже в канцелярии, и
               миловидная  шестнадцатилетняя  дочь  с  несколько  выгнутым,  но  хорошеньким  носиком
                                                                                           1
               приходили всякий день целовать его руку, приговаривая: «bonjour, papa» . Супруга его, еще
               женщина свежая и даже ничуть не дурная, давала ему прежде поцеловать свою руку и потом,
               переворотивши  ее  на  другую  сторону,  целовала  его  руку.  Но  значительное  лицо,
               совершенно,  впрочем,  довольный  домашними  семейными  нежностями,  нашел  приличным
               иметь  для  дружеских  отношений  приятельницу  в  другой  части  города.  Эта  приятельница
               была ничуть не лучше и не моложе жены его; но такие уж задачи бывают на свете, и судить
               об них не наше дело. Итак, значительное лицо сошел с лестницы, сел в сани и сказал кучеру:
               «К Каролине Ивановне», а сам, закутавшись весьма роскошно в теплую шинель, оставался в
               том приятном положении, лучше которого и не выдумаешь для русского человека, то есть
               когда  сам  ни  о  чем  не  думаешь,  а  между  тем  мысли  сами  лезут  в  голову,  одна  другой
               приятнее, не давая даже труда гоняться за ними и искать их. Полный удовольствия, он слегка
               припоминал  все  веселые  места  проведенного  вечера,  все  слова  ,  заставившие  хохотать
               небольшой круг; многие из них он даже повторял вполголоса и нашел, что они всё так же
               смешны, как и прежде, а потому немудрено, что и сам посмеивался от души. Изредка мешал
               ему, однако же, порывистый ветер, который, выхватившись вдруг Бог знает откуда и нивесть
               от  какой  причины,  так  и  резал  в  лицо,  подбрасывая  ему  туда  клочки  снега,  хлобуча,  как
               парус,  шинельный  воротник  или  вдруг  с  неестественною  силою  набрасывая  ему  его  на
               голову  и  доставляя,  таким  образом,  вечные  хлопоты  из  него  выкарабкиваться.  Вдруг
               почувствовал  значительное  лицо,  что  его  ухватил  кто-то  весьма  крепко  за  воротник.
               Обернувшись, он заметил человека небольшого роста, в старом поношенном вицмундире, и
               не  без  ужаса  узнал  в  нем  Акакия  Акакиевича.  Лицо  чиновника  было  бледно,  как  снег,  и
               глядело  совершенным  мертвецом.  Но  ужас  значительного  лица  превзошел  все  границы,
               когда  он  увидел,  что  рот  мертвеца  покривился  и,  пахнувши  на  него  страшно  могилою,
               произнес  такие  речи:  «А!  так  вот  ты  наконец!  наконец  я  тебя  того,  поймал  за  воротник!
               твоей-то шинели мне и нужно! не похлопотал об моей, да еще и распек, – отдавай же теперь
               свою!» Бедное значительное лицо       чуть не умер. Как ни был он характерен в канцелярии и
               вообще перед низшими, и хотя, взглянувши на один мужественный вид его и фигуру, всякий
               говорил: «У, какой характер!», но здесь он, подобно весьма многим имеющим богатырскую
               наружность,  почувствовал  такой  страх,  что  не  без  причины  даже  стал  опасаться  насчет
               какого-нибудь болезненного припадка. Он сам даже скинул поскорее с плеч шинель свою и
               закричал кучеру не своим голосом: «Пошел во весь дух домой!» Кучер, услышавши голос,
               который произносится обыкновенно в решительные минуты и даже сопровождается кое-чем
               гораздо  действительнейшим,  упрятал  на  всякий  случай  голову  свою  в  плечи,  замахнулся
               кнутом и помчался как стрела. Минут в шесть с небольшим значительное лицо уже был пред
               подъездом  своего  дома.  Бледный,  перепуганный  и  без  шинели,  вместо  того  чтобы  к
               Каролине Ивановне, он приехал к себе, доплелся кое-как до своей комнаты и провел ночь
               весьма  в  большом  беспорядке,  так  что  на  другой  день  поутру  за  чаем  дочь  ему  сказала
               прямо: «Ты сегодня совсем бледен, папа». Но папа молчал и никому ни слова о том, что с
               ним случилось, и где он был, и куда хотел ехать. Это происшествие сделало на него сильное
               впечатление. Он даже гораздо реже стал говорить подчиненным: «Как вы смеете, понимаете
               ли, кто перед вами?»; если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва, в чем


                 1   Добрый день, папа (франц.).
   10   11   12   13   14   15   16