Page 14 - Шинель

обрушивалось на царей и повелителей мира... Несколько дней после его смерти послан был к
нему на квартиру из департамента сторож, с приказанием немедленно явиться: начальник-де
требует; но сторож должен был возвратиться ни с чем, давши отчет, что не может больше
придти, и на запрос «почему?» выразился словами: «Да так, уж он умер, четвертого дня
похоронили». Таким образом узнали в департаменте о смерти Акакия Акакиевича, и на
другой день уже на его месте сидел новый чиновник, гораздо выше ростом и выставлявший
буквы уже не таким прямым почерком, а гораздо наклоннее и косее.
Но кто бы мог вообразить, что здесь еще не всё об Акакии Акакиевиче, что суждено
ему на несколько дней прожить шумно после своей смерти, как бы в награду за
непримеченную никем жизнь? Но так случилось, и бедная история наша неожиданно
принимает фантастическое окончание. По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что у
Калинкина моста и далеко подальше стал показываться по ночам мертвец в виде чиновника,
ищущего какой-то утащенной шинели и под видом стащенной шинели сдирающий со всех
плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели: на кошках, на бобрах, на вате, енотовые,
лисьи, медвежьи шубы – словом, всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди
для прикрытия собственной. Один из департаментских чиновников видел своими глазами
мертвеца и узнал в нем тотчас Акакия Акакиевича; но это внушило ему, однако же, такой
страх, что он бросился бежать со всех ног и оттого не мог хорошенько рассмотреть, а видел
только, как тот издали погрозил ему пальцем. Со всех сторон поступали беспрестанно
жалобы, что спины и плечи, пускай бы еще только титулярных, а то даже самих тайных
советников, подвержены совершенной простуде по причине ночного сдергивания шинелей.
В полиции сделано было распоряжение поймать мертвеца во что бы то ни стало, живого или
мертвого, и наказать его, в пример другим, жесточайшим образом, и в том едва было даже не
успели. Именно, будочник какого-то квартала в Кирюшкином переулке схватил было уже
совершенно мертвеца за ворот на самом месте злодеяния, на покушении сдернуть фризовую
шинель с какого-то отставного музыканта, свиставшего в свое время на флейте. Схвативши
его за ворот, он вызвал своим криком двух других товарищей, которым поручил держать его,
а сам полез только на одну минуту за сапог, чтобы вытащить оттуда тавлинку с табаком,
освежить на время шесть раз на веку примороженный нос свой; но табак, верно, был такого
рода, которого не мог вынести даже и мертвец. Не успел будочник, закрывши пальцем свою
правую ноздрю, потянуть левою полгорсти, как мертвец чихнул так сильно, что совершенно
забрызгал им всем троим глаза. Покамест они поднесли кулаки протереть их, мертвеца и
след пропал, так что они не знали даже, был ли он, точно, в их руках. С этих пор будочники
получили такой страх к мертвецам, что даже опасались хватать и живых, и только издали
покрикивали: «Эй ты, ступай своею дорогою!», и мертвец-чиновник стал показываться даже
за Калинкиным мостом, наводя немалый страх на всех робких людей. Но мы, однако же,
совершенно оставили одно значительное лицо , который, по-настоящему, едва ли не был
причиною фантастического направления, впрочем, совершенно истинной истории. Прежде
всего долг справедливости требует сказать, что одно значительное лицо скоро по уходе
бедного, распеченного впух Акакия Акакиевича почувствовал что-то вроде сожаления.
Сострадание было ему не чуждо; его сердцу были доступны многие добрые движения,
несмотря на то что чин весьма часто мешал им обнаруживаться. Как только вышел из его
кабинета приезжий приятель, он даже задумался о бедном Акакии Акакиевиче. И с этих пор
почти всякий день представлялся ему бледный Акакий Акакиевич, не выдержавший
должностного распеканья. Мысль о нем до такой степени тревожила его, что неделю спустя
он решился даже послать к нему чиновника узнать, что он и как и нельзя ли в самом деле чем
помочь ему; и когда донесли ему, что Акакий Акакиевич умер скоропостижно в горячке, он
остался даже пораженным, слышал упреки совести и весь день был не в духе. Желая
сколько-нибудь развлечься и позабыть неприятное впечатление, он отправился на вечер к
одному из приятелей своих, у которого нашел порядочное общество, а что всего лучше – все
там были почти одного и того же чина, так что он совершенно ничем не мог быть связан. Это
имело удивительное действие на душевное его расположение. Он развернулся, сделался