Page 3 - Шинель

заметит даже, у кого на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, –
что вызывает всегда лукавую усмешку на лице его.
Но Акакий Акакиевич если и глядел на что, то видел на всем свои чистые, ровным
почерком выписанные строки, и только разве если, неизвестно откуда взявшись, лошадиная
морда помещалась ему на плечо и напускала ноздрями целый ветер в щеку, тогда только
замечал он, что он не на середине строки, а скорее на середине улицы. Приходя домой, он
садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи и ел кусок говядины с луком, вовсе не
замечая их вкуса, ел всё это с мухами и со всем тем, что ни посылал Бог на ту пору.
Заметивши, что желудок начинал пучиться, вставал из-за стола, вынимал баночку с
чернилами и переписывал бумаги, принесенные на дом. Если же таких не случалось, он
снимал нарочно, для собственного удовольствия, копию для себя, особенно если бумага
была замечательна не по красоте слога, но по адресу к какому-нибудь новому или важному
лицу.
Даже в те часы, когда совершенно потухает петербургское серое небо и весь чиновный
народ наелся и отобедал, кто как мог, сообразно с получаемым жалованьем и собственной
прихотью, – когда всё уже отдохнуло после департаментского скрипенья перьями, беготни,
своих и чужих необходимых занятий и всего того, что задает себе добровольно, больше
даже, чем нужно, неугомонный человек, – когда чиновники спешат предать наслаждению
оставшееся время: кто побойчее, несется в театр; кто на улицу, определяя его на
рассматриванье кое-каких шляпенок; кто на вечер – истратить его в комплиментах
какой-нибудь смазливой девушке, звезде небольшого чиновного круга; кто, и это случается
чаще всего, идет просто к своему брату в четвертый или третий этаж, в две небольшие
комнаты с передней или кухней и кое-какими модными претензиями, лампой или иной
вещицей, стоившей многих пожертвований, отказов от обедов, гуляний, – словом, даже в то
время, когда все чиновники рассеиваются по маленьким квартиркам своих приятелей
поиграть в штурмовой вист, прихлебывая чай из стаканов с копеечными сухарями,
затягиваясь дымом из длинных чубуков, рассказывая во время сдачи какую-нибудь сплетню,
занесшуюся из высшего общества, от которого никогда и ни в каком состоянии не может
отказаться русский человек, или даже, когда не о чем говорить, пересказывая вечный
анекдот о коменданте, которому пришли сказать, что подрублен хвост у лошади
Фальконетова монумента, – словом, даже тогда, когда всё стремится развлечься, – Акакий
Акакиевич не предавался никакому развлечению. Никто не мог сказать, чтобы когда-нибудь
видел его на каком-нибудь вечере. Написавшись всласть, он ложился спать, улыбаясь
заранее при мысли о завтрашнем дне: что-то Бог пошлет переписывать завтра? Так протекала
мирная жизнь человека, который с четырьмястами жалованья умел быть довольным своим
жребием, и дотекла бы, может быть, до глубокой старости, если бы не было разных
бедствий, рассыпанных на жизненной дороге не только титулярным, но даже тайным,
действительным, надворным и всяким советникам, даже и тем, которые не дают никому
советов, ни от кого не берут их сами.
Есть в Петербурге сильный враг всех, получающих четыреста рублей в год жалованья
или около того. Враг этот не кто другой, как наш северный мороз, хотя, впрочем, и говорят,
что он очень здоров. В девятом часу утра, именно в тот час, когда улицы покрываются
идущими в департамент, начинает он давать такие сильные и колючие щелчки без разбору
по всем носам, что бедные чиновники решительно не знают, куда девать их. В это время,
когда даже у занимающих высшие должности болит от морозу лоб и слезы выступают в
глазах, бедные титулярные советники иногда бывают беззащитны. Всё спасение состоит в
том, чтобы в тощенькой шинелишке перебежать как можно скорее пять-шесть улиц и потом
натопаться хорошенько ногами в швейцарской, пока не оттают таким образом все
замерзнувшие на дороге способности и дарованья к должностным отправлениям. Акакий
Акакиевич с некоторого времени начал чувствовать, что его как-то особенно сильно стало
пропекать в спину и плечо, несмотря на то что он старался перебежать как можно скорее
законное пространство. Он подумал, наконец, не заключается ли каких грехов в его шинели.