Page 2 - Старый гений

было.
– Ну, – отвечают, – чтоб всем-то хорошо – вы уж это оставьте, это специалисты
выдумали, и это невозможно.
А та, в простоте своей, пристает:
– Почему же невозможно? У него состояние во всяком случае больше, чем он всем нам
должен, и пусть он должное отдаст, а ему еще много останется.
– Э, сударыня, у кого «много», тем никогда много не бывает, а им всегда недостаточно,
но главное дело в том, что он платить не привык, и если очень докучать станете – может вам
неприятность сделать.
– Какую неприятность?
– Ну, что вам расспрашивать: гуляйте лучше тихонько по Невскому проспекту, а то
вдруг уедете.
– Ну, извините, – говорит старушка, – я вам не поверю – он замотался, но человек
хороший.
– Да, – отвечают, – конечно, он барин хороший, но только дурной платить; а если кто
этим занялся, тот и все дурное сделает.
– Ну, так тогда употребите меры.
– Да вот тут-то, – отвечают, – и точка с запятою: мы не можем против всех
«употреблять меры». Зачем с такими знались.
– Какая же разница?
А вопрошаемые на нее только посмотрят да отвернутся или даже предложат идти
высшим жаловаться.

Глава третья

Ходила она и к высшим. Там и доступ труднее и разговору меньше, да и отвлеченнее.
Говорят: «Да где он? о нем доносят, что его нет!»
– Помилуйте, – плачет старушка, – да я его всякий день на улице вижу – он в своем
доме живет.
– Это вовсе и не его дом. У него нет дома: это дом его жены.
– Ведь это все равно: муж и жена – одна сатана.
– Это вы так судите, но закон судит иначе. Жена у него тоже счеты предъявляла и
жаловалась суду, и он у нее не значится… Он, черт его знает, он всем нам надоел, – и зачем
вы ему деньги давали! Когда он в Петербурге бывает – он прописывается где-то в
меблированных комнатах, но там не живет. А если вы думаете, что мы его защищаем или
нам его жалко, то вы очень ошибаетесь: ищите его, поймайте, – это ваше дело, – тогда ему
«вручат ».
Утешительнее этого старушка ни на каких высотах чего не добилась, и, по
провинциальной подозрительности, стала шептать, будто все это «оттого, что сухая ложка
рот дерет».
– Что ты, – говорит, – мне не уверяй, а я вижу все оно от того же самого движет, что
надо смазать.
Пошла она «мазать» и пришла еще более огорченная. Говорит, что «прямо с целой
тысячи начала», то есть обещала тысячу рублей из взысканных денег, но ее и слушать не
хотели, а когда она, благоразумно прибавляя, насулила до трех тысяч, то ее даже попросили
выйти.
– Трех тысяч не берут за то только, чтобы бумажку вручить! Ведь это что же такое?..
Нет, прежде лучше было.
– Ну, тоже, – напоминаю ей, – забыли вы, верно, как тогда хорошо шло: кто больше
дал, тот и прав был.
– Это, – отвечает, – твоя совершенная правда, но только между старинными
чиновниками бывали отчаянные доки. Бывало, его спросишь: «Можно ли?» – а он отвечает: