Page 3 - Старый гений

«В России невозможности нет», и вдруг выдумку выдумает и сделает. Вот мне и теперь один
такой объявился и пристает ко мне, да не знаю: верить или нет? Мы с ним вместе в
Мариинском пассаже у саечника Василья обедаем, потому что я ведь теперь экономлю и над
каждым горшем трясусь – горячего уже давно не ем, все на дело берегу, а он, верно, тоже по
бедности или питущий… но преубедительно говорит: «дайте мне пятьсот рублей – я вручу ».
Как ты об этом думаешь?
– Голубушка моя, – отвечаю ей, – уверяю вас, что вы меня своим горем очень трогаете,
но я и своих-то дел вести не умею и решительно ничего не могу вам посоветовать.
Расспросили бы вы по крайней мере о нем кого-нибудь: кто он такой и кто за него
поручиться может?
– Да уж я саечника расспрашивала, только он ничего не знает. «Так, говорит, надо
думать, или купец притишил торговлю, или подупавший из каких-нибудь своих
благородий».
– Ну, самого его прямо спросите.
– Спрашивала – кто он такой и какой на нем чин? «Это, говорит, в нашем обществе
рассказывать совсем лишнее и не принято; называйте меня Иван Иваныч, а чин на мне из
четырнадцати овчин, – какую захочу, ту вверх шерстью и выворочу».
– Ну, вот видите, – это, выходит, совсем какая-то темная личность.
– Да, темная… «Чин из четырнадцати овчин – это я понимаю, так как я сама за
чиновником была. Это значит, что он четырнадцатого класса. А насчет имени и
рекомендаций, прямо объявляет, что насчет рекомендаций, говорит, я ими пренебрегаю и у
меня их нет, а я гениальные мысли имею и знаю достойных людей, которые всякий мой план
готовы привести за триста рублей в исполнение».
«Почему же, батюшка, непременно триста ?»
«А так уж это у нас такой прификс, с которого мы уступать не желаем и больше не
берем».
«Ничего, сударь, не понимаю».
«Да и не надо. Нынешние ведь много тысяч берут, а мы сотни. Мне двести за мысль и
за руководство да триста исполнительному герою, в соразмере, что он может за исполнение
три месяца в тюрьме сидеть, и конец дело венчает. Кто хочет – пусть нам верит, потому что я
всегда берусь за дела только за невозможные; а кто веры не имеет, с тем делать нечего», – но
что до меня касается, – прибавляет старушка, – то, представь ты себе мое искушение:
я ему почему-то верю…
– Решительно, – говорю, – не знаю, отчего вы ему верите?
– Вообрази – предчувствие у меня, что ли, какое-то, и сны я вижу, и все это как-то так
тепло убеждает довериться.
– Не подождать ли еще?
– Подожду, пока возможно.
Но скоро это сделалось невозможно.

Глава четвертая

– Приезжает ко мне старушка в состоянии самой трогательной и острой горести:
во-первых, настает Рождество; во-вторых, из дому пишут, что дом на сих же днях поступает
в продажу; и в-третьих, она встретила своего должника под руку с дамой и погналась за
ними, и даже схватила его за рукав, и взывала к содействию публики, крича со слезами:
«Боже мой, он мне должен!» Но это повело только к тому, что ее от должника с его дамою
отвлекли, а привлекли к ответственности за нарушение тишины и порядка в людном месте.
Ужаснее же этих трех обстоятельств было четвертое, которое заключалось в том, что
должник старушки добыл себе заграничный отпуск и не позже как завтра уезжает с
роскошною дамою своего сердца за границу – где наверно пробудет год или два, а может
быть и совсем не вернется, «потому что она очень богатая».