Page 3 - Бегущая по волнам

Утро всегда обещает…

– говорит Монс, –

После долготерпения дня
Вечер грустит и прощает…

Так же, как «утро» Монса, – гавань обещает всегда; ее мир полон необнаруженного
значения, опускающегося с гигантских кранов пирамидами тюков, рассеянного среди мачт,
стиснутого у набережных железными боками судов, где в глубоких щелях меж тесно
сомкнутыми бортами молчаливо, как закрытая книга, лежит в тени зеленая морская вода. Не
зная – взвиться или упасть, клубятся тучи дыма огромных труб; напряжена и удержана
цепями сила машин, одного движения которых довольно, чтобы спокойная под кормой вода
рванулась бугром.
Войдя в порт, я, кажется мне, различаю на горизонте, за мысом, берега стран, куда
направлены бушприты кораблей, ждущих своего часа; гул, крики, песня, демонический
вопль сирены – все полно страсти и обещания. А над гаванью – в стране стран, в пустынях и
лесах сердца, в небесах мыслей – сверкает Несбывшееся – таинственный и чудный олень
вечной охоты.

Глава III

Не знаю, что произошло с Лерхом, но я не получил от него столь быстрого ответа, как
ожидал. Лишь к концу пребывания моего в Лиссе Лерх ответил, по своему обыкновению,
сотней фунтов, не объяснив замедления.
Я навещал Стерса и находил в этих посещениях невинное удовольствие, сродни
прохладе компресса, приложенного на больной глаз. Стерс любил игру в карты, я – тоже, а
так как почти каждый вечер к нему кто-нибудь приходил, то я был от души рад перенести
часть остроты своего состояния на угадывание карт противника.
Накануне дня, с которого началось многое, ради чего сел я написать эти страницы, моя
утренняя прогулка по набережным несколько затянулась, потому что, внезапно
проголодавшись, я сел у обыкновенной харчевни, перед ее дверью, на террасе, обвитой
растениями типа плюща с белыми и голубыми цветами. Я ел жареного мерлана, запивая
кушанье легким красным вином.
Лишь утолив голод, я заметил, что против харчевни швартуется пароход, и, обождав,
когда пассажиры его начали сходить по трапу, я погрузился в созерцание сутолоки,
вызванной желанием скорее очутиться дома или в гостинице. Я наблюдал смесь сцен,
подмечая черты усталости, раздражения, сдерживаемых или явных неистовств, какие
составляют душу толпы, когда резко меняется характер ее движения. Среди экипажей,
родственников, носильщиков, негров, китайцев, пассажиров, комиссионеров и попрошаек,
гор багажа и треска колес я увидел акт величайшей неторопливости, верности себе до
последней мелочи, спокойствие, принимая во внимание обстоятельства, почти развратное, –
так неподражаемо, безупречно и картинно произошло сошествие по трапу неизвестной
молодой девушки, по-видимому небогатой, но, казалось, одаренной тайнами подчинять себе
место, людей и вещи.
Я заметил ее лицо, когда оно появилось над бортом среди саквояжей и сбитых на
сторону шляп. Она сошла медленно, с задумчивым интересом к происходящему вокруг нее.
Благодаря гибкому сложению, или иной причине, она совершенно избежала толчков. Она
ничего не несла, ни на кого не оглядывалась и никого не искала в толпе глазами. Так
спускаются по лестнице роскошного дома к почтительно распахнутой двери. Ее два
чемодана плыли за ней на головах смуглых носильщиков. Коротким движением тихо