Page 7 - Бегущая по волнам

отчасти развивая его, остался под его влиянием на неопределенное время.
Раздумывая, я был теперь крайне недоволен собой за то, что оборвал разговор с
гостиницей. Эта торопливость – стремление заменить ускользающее положительным
действием – часто вредила мне. Но я не мог снова узнавать то, чего уже не захотел узнавать,
как бы ни сожалел об этом теперь. Кроме того, прелестное утро, прогулка, возвращение сил
и привычное отчисление на волю случая всего, что не совершенно определено желанием,
перевесили этот недочет вчерашнего дня. Я мысленно подсчитал остатки сумм, которыми
мог располагать и которые ждал от Лерха: около четырех тысяч. В тот день я получил
письмо: Лерх извещал, что лишь недавно вернувшись из поездки по делам, он, не ожидая
скорого требования денег, упустил сделать распоряжение, а возвратясь, послал – как я и
просил – тысячу. Таким образом, я не беспокоился о деньгах.
С набережной я отправился к Стерсу, куда пришел, уже застав Филатра и Андерсона.
Стере, секретарь ирригационного комитета, был высок и белокур. Красивая голова,
спокойная курчавая борода, громкий голос и истинно мужская улыбка, изредка
пошевеливающаяся в изгибе усов, – отличались впечатлением силы.
Круглые очки, имеющие сходство с глазами птицы, и красные скулы Андерсона,
инспектора технической школы, соответствовали коротким вихрам волос на его голове; он
был статен и мал ростом,
Доктор Филатр, нормально сложенный человек, с спокойными движениями, одетый
всегда просто и хорошо, увидев меня, внимательно улыбнулся и, крепко пожав руку, сказал:
– Вы хорошо выглядите, очень хорошо, Гарвей.
Мы уселись на террасе. Дом стоял отдельно, среди сада, на краю города.
Стере выиграл три раза подряд, затем я получил карты, достаточно сильные, чтобы
обойтись без прикупки.
В столовой, накрывая на стол и расставляя приборы, прислуга Стерса разговаривала с
сестрой хозяина относительно ужина.
Я был заинтересован своими картами, однако начинал хотеть есть и потому с
удовольствием слышал, как Дэлия Стере назначила подавать в одиннадцать, следовательно –
через час. Я соображал также, будут ли на этот раз пирожки с ветчиной, которые я очень
любил и не ел нигде таких вкусных, как здесь, причем Дэлия уверяла, что это выходит
случайно.
– Ну, – сказал мне Стере, сдавая карты, – вы покупаете? Ничего?! Хорошо. – Он дал
карты другим, посмотрел свои и объявил: – Я тоже не покупаю.
Андерсон, затем Филатр прикупили и спасовали.
– Сражайтесь, – сказал доктор, – а мы посмотрим, что сделает на этот раз Гарвей.
Ставки по условию разыгрывались небольшие, но мне не везло, и я был несколько
раздражен тем, что проигрывал подряд. Но на ту ставку у меня было сносное каре: четыре
десятки и шестерка; джокер мог быть у Стерса, поэтому следовало держать ухо востро.
Итак, мы повели обычный торг: я – медленно и беспечно, Стере – кратко и сухо, но с
торжественностью двух слепых, ведущих друг друга к яме, причем каждый старается
обмануть жертву.
Андерсон, смотря на нас, забавлялся, так были мы все увлечены ожиданием финала;
Филатр собирал карты.
Вошла Дэлия, девушка с поблекшим лицом, загорелым и скептическим, такая же
белокурая, как ее брат, и стала смотреть, как я с Стерсом, вперив взгляд во лбы друг другу,
старались увеличить – выигрыш или проигрыш? – никто не знал, что.
Я чувствовал у Стерса сильную карту – по едва приметным особенностям манеры
держать себя; но сильнее ли моей? Может быть, он просто меня пугал? Наверное, то же
самое думал он обо мне.
Дэлию окликнули из столовой, и она ушла, бросив:
– Гарвей, смотрите не проиграйте.
Я повысил ставку. Стере молчал, раздумывая – согласиться на нее или накинуть еще. Я