Page 207 - И дольше века длится день
P. 207
— непосредственным поводом к тому он намерен был выдвинуть прискорбный случай с
похоронами Казангапа. Он твердо решил проявить настойчивость у шлагбаума, требовать
пропуска или встречи, с этого начать, заставить охранников понять, что он будет добиваться
своего до тех пор, пока его не выслушает самый высокий чин, а не какой-то Тансыкбаев…
На том он укрепился духом.
— Таубакель! Если у собаки есть хозяин, то у волка есть бог! — ободрил он себя и
уверенно приударил Каранара, направляясь в сторону шлагбаума.
Тем временем солнце закатилось, стало быстро темнеть. Когда он приближался к зоне,
было уже совсем темно. Оставалось с полкилометра до шлагбаума, когда впереди стали ясно
видны постовые фонари. Здесь, не доезжая до часового, Едигей заранее спешился. Слез,
сползая с седла. Верблюд был ни к чему в таком деле. Зачем такая обуза? Да еще какой
начальник попадется, а то ведь не захочет разговаривать, скажет: «Проваливай отсюда
вместе со своим верблюдом. Откуда ты такой взялся! Никакого приема тебе нет!» — и в
кабинет не допустит. Но главное же, не знал Едигей, чем кончится его затея, долго ли
придется ждать результата, так уж лучше было заявиться самому по себе, а Каранара
оставить пока стреноженным в степи. Будет себе пастись.
— Ну ты здесь подожди пока, а я пойду попытаю, чем оно обернется, пробурчал он,
обращаясь к Каранару, но больше для собственной уверенности. Пришлось все-таки
укладывать верблюда наземь, потому что требовалось достать из переметной сумы путы,
приготовить их.
Пока Едигей возился впотьмах с путами, было так тихо вокруг, царила такая безмерная
тишина, что он слышал собственное дыхание и попискивание, жужжание каких-то
насекомых в воздухе. Над головой засветилось великое множество звезд, вдруг сразу
объявившихся в чистом небе. Так тихо было, точно бы ожидалось что-то…
Даже привычный к сарозекской тишине Жолбарс и тот, напряженно настораживаясь,
поскуливал почему-то. Что ему могло не нравиться в этой тишине? — Ты еще мне тут
путаешься под ногами! — недовольно высказался хозяин. Потом он подумал: а куда девать
собаку? И некоторое время соображал, перебирая верблюжьи путы в руках, как быть с
собакой. Ясное дело, собака не отстанет. Будешь гнать — все равно не уйдет. Появляться же
с собакой просителем опять же было не к лицу. Если не скажут, то посмеются, подумают:
вот, мол, пришел старик права отстаивать, а с ним никого, кроме собаки. Так уж лучше быть
без пса. И тогда Едигей решил привязать его на длинном поводу к верблюжьей сбруе. Пусть
побудут вместе в одной связке собака и верблюд, пока он отлучится. С тем он подозвал
собаку: «Жолбарс! Жолбарс! Поди сюда!» — и склонился, чтобы заладить узел на его шее. И
тут как раз что-то произошло в воздухе, что-то сдвинулось в пространстве с нарастающим
вулканическим грохотом. И совсем рядом, где-то совсем вблизи, в зоне космодрома,
взметнулась столбом в небо яркая вспышка грозного пламени. Буранный Едигей отпрянул в
испуге, а верблюд с криком вскочил с места… Собака в страхе кинулась к ногам человека.
То пошла на подъем первая боевая ракета-робот по транскосмической заградительной
операции «Обруч». В сарозеках было ровно восемь часов вечера. Вслед за первой рванулась
ввысь вторая, за ней третья и еще, и еще… Ракеты уходили в дальний космос закладывать
вокруг земного шара постоянно действующий кордон, чтобы ничего не изменилось в земных
делах, чтобы все оставалось как есть…
Небо обваливалось на голову, разверзаясь в клубах кипящего пламени и дыма…
Человек, верблюд, собака — эти простейшие существа, обезумев, бежали прочь. Объятые
ужасом, они бежали вместе, страшась расстаться друг с другом, они бежали по степи,
безжалостно высветляемые гигантскими огненными сполохами…
Но как долго бы они ни бежали, то был бег на месте, ибо каждый новый взрыв
накрывал их с головой пожаром всеохватного света и сокрушающего грохота вокруг…
А они бежали — человек, верблюд и собака, бежали без оглядки, и вдруг, почудилось
Едигею, откуда ни возьмись появилась сбоку белая птица, некогда возникшая из белого
платка Найман-Аны, когда она падала с седла, пронзенная стрелой собственного сына-