Page 17 - Свои люди

Устинья Наумовна. А коли что знаешь, так и нам скажи; авось язык-то не отвалится.
Подхалюзин. В том-то и сила, что сказать-то нельзя.
Устинья Наумовна. Отчего ж нельзя, меня, что ль, совестишься, бралиянтовый, ничего,
говори,- нужды нет.
Подхалюзин. Тут не об совести дело. А вам скажи, вы, пожалуй, и разболтаете.
Устинья Наумовна. Анафема хочу быть, коли скажу - руку даю на отсечение.
Подхалюзин. То-то же-с. Уговор лучше денег-с.
Устинья Наумовна. Известное дело. Ну, что же ты знаешь-то?
Подхалюзин. А вот что-с, Устинья Наумовна: нельзя ли как этому вашему жениху
отказать-с!
Устинья Наумовна. Да что ты, белены, что ль, объелся?
Подхалюзин. Ничего не объелись! А если вам угодно говорить по душе, по совести-с,
так это вот какого рода дело-с: у меня есть один знакомый купец из русских, и они оченно
влюблены в Алимпияду Самсоновну-с. Что, говорит, ни дать, только бы жениться; ничего,
говорит, не пожалею.
Устинья Наумовна. Что ж ты мне прежде-то, алмазный, не сказал?
Подхалюзин. Сказать-то было нечего, по тому самому, что я и сам-то недавно узнал-с.
Устинья Наумовна Уж теперь поздно, бралиянтовый!
Подхалюзин. Уж какой жених-то, Устинья Наумовна! Да он вас с ног до головы
золотом осыплет-с, из живых соболей шубу сошьет.
Устинья Наумовна. Да, голубчик, нельзя! Рада бы я радостью, да уж я слово дала.
Подхалюзин. Ну, как угодно-с! А за этого высватаете, так беды наживете, что после и
не расхлебаете,
Устинья Наумовна. Ну, ты сам рассуди, с каким я рылом покажусь к Самсону-то
Силычу? Наговорила им с три короба, что и богат-то, и красавец-то, и влюблен-то так, что и
жить не может, а теперь что скажу? Ведь ты сам знаешь, каково у вас чадочко Самсон-то
Силыч, ведь он, неровен час, и чепчик помнет.
Подхалюзин. Ничего не помнет-с.
Устинья Наумовна. Да и девку-то раздразнила, на дню два раза присылает: что жених,
да как жених?
Подхалюзин. А вы, Устинья Наумовна, не бегайте от своего счастия-с. Хотите две
тысячи рублей и шубу соболью, чтобы только свадьбу эту расстроить-с? А за сватовство у
нас особый уговор будет-с. Я вам говорю-с, что жених такой, что вы сроду и не видывали,
только вот одно-с: происхождения не благородного.
Устинья Наумовна. А они-то разве благородные? То-то и беда, яхонтовый! Нынче
заведение такое пошло, что всякая тебе лапотница в дворянство норовит. Вот хоть бы и
Алимпияда-то Самсоновна, конечно, дай ей бог доброго здоровья, жалует по-княжески, а
происхождения-то небось хуже нашего. Отец-то, Самсон Силыч, голицами торговал на
Ба.тц-д чуге; добрые люди Самсошкою звали, подзатыльниками кормили. Да и матушка-то
Аграфена Кондратьевна чуть-чуть не паневница - из Преображенского взята. А нажили
капитал да в купцы вылезли, так и дочка в принцессы норовит. А все это денежки. Вот я, чем
хуже ее, а за ее же хвостом наблюдай. Воспитанья-то тоже не бог знает какого: пишет-то, как
слон брюхом ползает, по-французскому али на фортопьянах тоже сям, тям, да и нет ничего;
ну а танец-то отколоть - я и сама пыли в нос пущу.
Подхалюзин. Ну вот видите ли - за купцом-то быть ей гораздо пристойное.
Устинья Наумовна. Да как же мне с женихом-то быть, серебряный? Я его-то уж больно
уверила, что такая Алимпияда Самсоновна красавица, что настоящий тебе патрет, и
образованная, говорю, и по-французскому, и на разные манеры знает. Что ж я ему теперь-то
скажу?
Подхалюзин. Да вы и теперь то же ему скажите, что, мол, и красавица, и образованная,
и на всякие манеры, только, мол, они деньгами порасстроились, так он сам откажется!
Устинья Наумовна. А что, ведь и правда, бралиянтовый! Да нет, постой! Как же! Ведь я