Page 13 - Аты-баты

напролет кашляет, а иную — вообще по комнате бродит. Или на кухне сидит и курит одну за
другой, да медали свои перебирает. Как все это будет в Москве, когда мне зубрить надо?
— Что же ты все-таки предлагаешь? — стараясь быть терпеливой, спросила Люба. —
Бросить его здесь одного?
— Я предлагаю отправить его в Сызрань. К Ивану.
— Ему же там даже спать негде! — не сдержавшись, воскликнула Люба. — У Вани
однокомнатная квартира. Маленькая дочка. К тому же, представляю, какую жизнь устроит
отцу Клавка. Да он и сам не согласится. Не умеет он людей стеснять. Ну не умеет, не научился.
Константин закурил. Подумал.
— Иного выхода нет, Люба. Ну просто нет. Пускай они возьмут его хотя бы на время.
Должна же быть какая-то очередность, что ли. Может быть, нам удастся снять в Москве
двухкомнатную квартиру. Поговори с Ваней, Люба, очень тебя прошу.
Она не ответила и, приняв ее молчание за согласие, Константин продолжал уже
увереннее:
— Итак, я принимаю решение. Утром ты звонишь Ивану в Сызрань и уговариваешь его
взять старика. Я поеду вперед для разведки боем. На денек задержусь в Подбедне. Полковник
прав, надо перед академией на отцовской могиле побывать. А то слыхала, как он вчера
спросил с подковыркой: дескать, что же это ты, капитан? Я человек несентиментальный, без
предрассудков, но долг есть долг. А долги надо платить. Денежные. Офицерские. Сыновние.
Всякие. Исполню долг, поеду в Москву и буду тебя там ждать. Да, насчет старика Ивану
скажи, что временно. Мол, пока не устроимся в Москве, а там видно будет. Договорились?
Он хотел обнять ее, но она молча высвободилась и пошла к двери. Остановилась, сказала
бесцветным голосом:
— Одно я поняла, Костя. Если бы это был твой отец, ты бы так не рассуждал.
— Как — так?
— Расчетливо. Как при стрельбе по фанерным мишеням. — И вышла.
Очень расстроенный последним сравнением, Константин отошел к окну. Мело за окном.
И вдруг откуда-то, из этой холодной темноты, послышался задохнувшийся от бега голос
командира взвода младшего лейтенанта Суслина:
— Взвод, к бою! Танки — справа, мотоциклы — слева! Бронебойщики, вперед!..
Суслин стоял посередине заметенной снегом дороги и кричал взводу, уже порядком
уставшему после длительного марш-броска. Зимний ветер со снегом бил в лица солдат,
задувал под завязанные на подбородках шапки, покрывал инеем стволы промерзших
винтовок.
— Бронебойщики, к бою!.. — продолжал выкрикивать «вводную» Суслин, пятясь
почему-то и несолидно размахивая руками. — Пулеметчики, туда!.. Танки — справа!..
Справа, я сказал!..
Сайко и Хабанеев ринулись в разные стороны. Токаревская бронебойка сорвалась с
плеч. Они поймали ее и начали отчаянно тянуть каждый к себе: Сайко — за приклад,
Хабанеев — за надульник.
— Куда тянешь, дура, куда, салага!.. — хрипел Сайко.
— Так он же туда показывал!
— Так ведь танки-то — справа!
— Так он же туда тыкал!..
— Пулеметчики, куда вас черт в сугроб понес?.. — надсадно кричал Гарбузенко. —
Соображать надо, где мотоциклы ездят!..
— Заорал, будто на раздатке его на пайку хлеба обсчитали, — хмуро проворчал сержант
Мятников, возвращаясь на дорогу. — Да не тычь ты стволом в снег, не тычь, зелень тыловая!
Наконец разобрались, где танки, где мотоциклы. Разбежавшись по обочинам, солдаты
залегли в сугробах, изготовили оружие.
— Молодцы! — бодро кричал Суслин, ощущая прилив командирской гордости. —
Пулеметчикам следить за флангами! Сержант Мятников, вас убило очередью!