Page 7 - Аты-баты

не забываем, не забываем… Да. Но вот что хочу сказать. Не за горами то время, когда и нам
придется передавать командование в ваши руки, товарищи офицеры. — Командир повернулся
к капитану. — И как знать, может быть, ты, Константин, закончив академию, вернешься в
родную дивизию, в свой полк. И это очень хорошо, товарищи, хорошо и правильно! А посему
я предлагаю тост за вечное движение жизни. За преемственность. За дружбу офицеров разных
поколений!
Гости чокнулись, выпили. Полковник под одобрительный говорок сел на место.
Поднялся Константин. Дождавшись, когда стихнет шум за столом, заговорил с привычной
легкостью, порою смахивающей на легкомыслие.
— Мне отлично известно, что я счастливчик, а потому я, при всем желании не могу
сочувствовать неудачникам. Моя собственная жизнь дает мне право на эти слова. Отец мой
погиб на фронте, когда я только-только должен был родиться, мать умерла через три года. Я
вырос в детдоме. Мне было труднее, чем многим другим, но я знал свою цель и шел к ней
напролом. Прошу извинить, что слишком часто употребляю местоимение «я», но мы —
офицеры, и наши боевые приказы не знают иной формы, кроме «я решил». Так за решения,
которые мы принимаем!
Когда шум, вызванный тостом, улегся и гости вновь занялись закуской, кто-то спросил:
— А где контроль. Костя?
— Какой контроль?
— Контроль за решениями, которые мы принимаем?
— Жизнь, — решительно ответил Костя. — Жизнь — самый суровый поверяющий. Она
сама отбрасывает негодные решения.
— Значит, контроль вне человека?
Константин не успел ответить, потому что полковник отвлек его вопросом:
— Твой отец в котором погиб, Костя?
— В сорок четвертом. Кстати, мне напомнили сегодня об этом, — он повернулся к
жене. — Люба, где открытка?
Люба поднялась, порылась на отодвинутом в совсем уж неподходящее место
письменном столе, нашла открытку и протянула ее полковнику. Командир прочитал, пустил
по рукам.
— Странное послание. И без подписи.
— Нет, закорючка стоит. Видишь?
— А почерк-то — женский. Учти, Люба.
— Где это — Подбедня?
— Может, розыгрыш?
— Нет, не розыгрыш, — сказал Константин, получив наконец-таки открытку и еще раз
перечитав ее. — Когда мне в детдоме отцовский орден вручали, помню, разговор был насчет
станции Подбедня.
— Какой орден?
— Отечественной войны, — ответил капитан. — Люба, где орден?
— Может, в папиной коробке? — неуверенно сказала Люба. — Посмотри в кухне, на
полке. Круглая такая коробка, из-под конфет.
В маленькой кухне возле заставленного посудой стола сидел отец Любы и плакал.
Сопел, всхлипывал, но не утирал слез, которые стекали по его худым, изрезанным морщинами
щекам.
— Что с вами, Илья Иванович? — с испугом спросил Константин, войдя в кухню. — Вам
плохо?
— Лук режу, — улыбнулся сквозь слезы старик. — Люба велела луку нарезать, а он,
понимаешь, больно вредный оказался.
— А почему к столу не идете? — спросил Константин, открывая дверцы настенного
шкафчика. — Неудобно получается, Илья Иванович.
— Ты уж прости, Костя. Не к лицу я молодой компании. Перво-наперво — не пью.