Page 30 - Путешествие из Петербурга в Москву

ЗАЙЦОВО

В Зайцове на почтовом дворе нашел я давнышнего моего приятеля г. Крестьянкина. Я с
ним знаком был с ребячества. Редко мы бывали в одном городе; но беседы наши, хотя не
часты, были, однако же, откровенны. Г. Крестьянкин долго находился в военной службе и,
наскучив жестокостями оной, а особливо во время войны, где великие насилия именем права
войны прикрываются, перешел в статскую. По несчастию его, и в статской службе не избегнул
того, от чего, оставляя военную, удалиться хотел. Душу он имел очень чувствительную и
сердце человеколюбивое. Догнанные его столь превосходные качества доставили ему место
председателя уголовной палаты.
Сперва не хотел он на себя принять сего звания, но, помыслив несколько, сказал он мне:
– Мой друг, какое обширное поле отверзается мне на удовлетворение любезнейшей
склонности моея души! Какое упражнение для мягкосердия! Сокрушим скипетр жестокости,
который столь часто тягчит рамена невинности; да опустеют темницы и да не узрит их
оплошливая слабость, нерадивая неопытность, и случай во злодеяние да не вменится николи.
О мой друг!
Исполнением моея должности источу слезы родителей о чадах, воздыхания супругов; но
слезы сии будут слезы обновления во благо; но иссякнут слезы страждущей невинности и
простодушия. Колике мысль сия меня восхищает.
Пойдем, ускорим отъезд мой. Может быть, скорое прибытие мое там нужно.
Замедля, могу быть убийцею, не предупреждая заключения или обвинения прошением
или разрешением от уз.
С таковыми мыслями поехал приятель мой к своему месту. Сколь же много удивился я,
узнав от него, что он оставил службу и намерен жить всегда в отставке.
– Я думал, мой друг, – говорил мне г. Крестьянкин, – что услаждающую рассудок и
обильную найду жатву в исполнении моея должности. Но вместо того нашел я в оной желчь и
терние. Теперь, наскучив оною, не в силах будучи делать добро, оставил место истинному
хищному зверю. В короткое время он заслужил похвалу скорым решением залежавшихся дел;
а я прослыл копотким.
Иные почитали меня иногда мздоимцем за то, что не спешил отягчить жребия
несчастных, впадающих в преступление нередко поневоле. До вступления моего в статскую
службу приобрел я лестное для меня название человеколюбивого начальника. Теперь самое то
же качество, коим сердце мое толико гордилося, теперь почитают послаблением или
непозволительною поноровкою. 89 – Видел я решения мои осмеянными в том самом, что их
изящными делало; видел их оставляемыми без действия. С презрением взирал, что для
освобождения действительного злодея и вредного обществу члена или дабы наказать мнимые
преступления лишением имения, чести, жизни начальник мой, будучи не в силах меня
преклонить на беззаконное очищение злодейства или обвинение невинности, преклонял к
тому моих сочленов, и нередко я видел благие мои расположения исчезавшими, яко дым в
пространстве воздуха. Они же, во мзду своего гнусного послушания, получили почести, кои в
глазах моих столь же были тусклы, сколь их прельщали своим блеском. Нередко в
затруднительных случаях, когда уверение в невинности названного преступником меня
побуждало на мягкосердие, я прибегал к закону, дабы искати в нем подпору моей
нерешимости; но часто в нем находил вместо человеколюбия жестокость, которая начало свое
имела не в самом законе, но в его обветшалости. Несоразмерность наказания преступлению
часто извлекала у меня слезы. Я видел (да и может ли быть иначе), что закон судит о деяниях,
не касался причин, оные производивших. И последний случай, к таковым деяниям
относящийся, понудил меня оставить службу. Ибо, не возмогши спасти винных, мощною
судьбы рукою в преступление вовлеченных, я не хотел быть участником в их казни. Не

89 Поноровка – потворство.