Page 51 - Путешествие из Петербурга в Москву

лошадей и три коровы. Есть и мелкого скота и птиц довольно; но нет в дому работника. Меня
было сватали в богатый дом за парня десятилетнего; но я не захотела. Что мне в таком
ребенке; я его любить не буду. А как он придет в пору, то я состареюсь, и он будет таскаться с
чужими. Да сказывают, что свекор сам с молодыми невестками спит, покуда сыновья
вырастают. Мне для того-то не захотелось идти к нему в семью. Я хочу себе ровню. Мужа
буду любить, да и он меня любить будет, в том не сомневаюсь. Гулять с молодцами не люблю,
а замуж, барин, хочется. Да знаешь ли для чего? – говорила Анюта, потупя глаза.
– Скажи, душа моя Анютушка, не стыдись; все слова в устах невинности непорочны.
– Вот что я тебе скажу. Прошлым летом, год тому назад, у соседа нашего женился сын на
моей подруге, с которой я хаживала всегда в посиделки. Муж ее любит, а она его столько
любит, что на десятом месяце, после венчанья родила ему сынка. Всякий вечер она выходит
пестовать его за ворота. Она на него не наглядится. Кажется, будто и паренек-то матушку
свою уж любит. Как она скажет ему: агу, агу, он и засмеется. Мне-то до слез каждый день; мне
бы уж хотелось самой иметь такого же паренька…
Я не мог тут вытерпеть и, обняв Анюту, поцеловал ее от всего моего сердца.
– Смотри, барин, какой ты обманщик, ты уж играешь со мною. Поди, сударь, прочь от
меня, оставь бедную сироту, – сказала Анюта, заплакав. – Кабы батюшка жив был и это видел,
то бы, даром, что ты господин, нагрел бы тебе шею.
– Не оскорбляйся, моя любезная Анютушка, не оскорбляйся, поцелуй мой не осквернит
твоей непорочности. Она в глазах моих священна. Поцелуй мой есть знак моего к тебе
почтения и был исторгнут восхищением глубоко тронутыя души. Не бойся меня, любезная
Анюта, не подобен я хищному зверю, как наши молодые господчики, которые отъятие
непорочности ни во что вменяют. Если бы я знал, что поцелуй мой тебя оскорбит, то клянусь
тебе богом, чтобы не дерзнул на него.
– Рассуди сам, барин, как не сердиться за поцелуй, когда все они уже посулены другому.
Они заранее все уж отданы, и я в них не властна.
– Ты меня восхищаешь. Ты уже любить умеешь. Ты нашла сердцу своему другое, ему
соответствующее. Ты будешь блаженна. Ничто не развратит союза вашего. Не будешь ты
окружена соглядателями, в сети пагубы уловить тебя стрегущими. Не будет слух сердечного
друга твоего уязвлен прельщающим гласом, на нарушение его к тебе верности призывающим.
Но почто же, моя любезная Анюта, ты лишена удовольствия наслаждаться счастием в
объятиях твоего милого друга?
– Ах, барин, для того, что его не отдают к нам в дом. Просят ста рублей. А матушка меня
не отдает; я у ней одна работница.
– Да любит ли он тебя?
– Как же не так. Он приходит по вечерам к нашему дому, и мы вместе смотрим на
паренька моей подруги… Ему хочется такого же паренька. Грустно мне будет; но быть
терпеть. Ванюха мой хочет идти на барках в Питер в работу и не воротится, покуда не
выработает ста рублей для своего выкупа.
– Не пускай его, любезная Анютушка, не пускай его; он идет на свою гибель. Там он
научится пьянствовать, мотать, лакомиться, не любить пашню, а больше всего он и тебя
любить перестанет.
– Ах, барин, не стращай меня, – сказала Анюта, почти заплакав.
– А тем скорее, Анюта, если ему случится служить в дворянском доме.
Господский пример заражает верхних служителей, нижние заражаются от верхних, а от
них язва разврата достигает и до деревень. Пример есть истинная чума; кто что видит, тот то и
делает.
– Да как же быть? Так мне и век за ним не бывать замужем. Ему пора уже жениться; по
чужим он не гуляет; меня не отдают к нему в дом; то высватают за него другую, а я, бедная,
умру с горя… – Сие говорила она, проливая горькие слезы.
– Нет, моя любезная Анютушка, ты завтра же будешь за ним. Поведи меня к своей
матери.