Page 2 - Собор Парижской Богоматери

дворце представлением «прекрасной моралитэ, шутливой сатиры и фарса», пока проливной
дождь заливал его роскошные ковры, разостланные у входа во дворец.
Тем событием, которое 6 января «взволновало всю парижскую чернь», как говорит Жеан
де Труа, – было празднество, объединявшее с незапамятных времен праздник Крещения с
праздником шутов.
В этот день на Гревской площади зажигались потешные огни, у Бракской часовни
происходила церемония посадки майского деревца, в здании Дворца правосудия давалась
мистерия. Об этом еще накануне возвестили при звуках труб на всех перекрестках глашатаи
парижского прево, разодетые в щегольские полукафтанья из лилового камлота с большими
белыми крестами на груди.
Заперев двери домов и лавок, толпы горожан и горожанок с самого утра потянулись
отовсюду к упомянутым местам. Одни решили отдать предпочтение потешным огням, другие
– майскому дереву, третьи – мистерии. Впрочем, к чести исконного здравого смысла
парижских зевак, следует признать, что большая часть толпы направилась к потешным огням,
вполне уместным в это время года, другие – смотреть мистерию в хорошо защищенной от
холода зале Дворца правосудия; а бедному, жалкому, еще не расцветшему майскому деревцу
все любопытные единодушно предоставили зябнуть в одиночестве под январским небом, на
кладбище Бракской часовни.
Народ больше всего теснился в проходах Дворца правосудия, так как было известно, что
прибывшие третьего дня фландрские послы намеревались присутствовать на представлении
мистерии и на избрании папы шутов, которое также должно было состояться в большой зале
Дворца.
Нелегко было пробраться в этот день в большую залу, считавшуюся в то время самым
обширным закрытым помещением на свете. (Правда, Соваль тогда еще не обмерил громадную
залу в замке Монтаржи.) Запруженная народом площадь перед Дворцом правосудия
представлялась зрителям, глядевшим на нее из окон, морем, куда пять или шесть улиц,
подобно устьям рек, непрерывно извергали все новые потоки голов. Непрестанно возрастая,
эти людские волны разбивались об углы домов, выступавшие то тут, то там, подобно высоким
мысам в неправильном водоеме площади.
2
Посредине высокого готического фасада Дворца правосудия находилась главная
лестница, по которой безостановочно поднимался и спускался людской поток; расколовшись
ниже, на промежуточной площадке, надвое, он широкими волнами разливался по двум
боковым спускам; эта главная лестница, как бы непрерывно струясь, сбегала на площадь,
подобно водопаду, низвергающемуся в озеро. Крик, смех, топот ног производили страшный
шум и гам. Время от времени этот шум и гам усиливался: течение, несшее толпу к главному
крыльцу, поворачивало вспять и, крутясь, образовывало водовороты. Причиной тому были
либо стрелок, давший комунибудь тумака, либо лягавшаяся лошадь начальника городской
стражи, водворявшего порядок; эта милая традиция, завещанная парижским прево
конетаблям, перешла от конетаблей по наследству к конной страже, а от нее к нынешней
жандармерии Парижа.
В дверях, в окнах, в слуховых оконцах, на крышах домов кишели тысячи благодушных,
безмятежных и почтенных горожан, спокойно глазевших на Дворец, глазевших на толпу и
ничего более не желавших, ибо многие парижане довольствуются зрелищем самих зрителей, и
даже стена, за которой что-либо происходит, уже представляет для них предмет, достойный
любопытства.
Если бы нам, живущим в 1830 году, дано было мысленно вмешаться в толпу парижан XV
века и, получая со всех сторон пинки, толчки, – прилагая крайние усилия, чтобы не упасть,

2 Слово «готический» в том смысле, в каком его обычно употребляют совершенно неточно, но и совершенно
неприкосновенно. Мы, как и все принимаем и усваиваем его, чтобы охарактеризовать архитектурный стиль
второй половины средних веков, в основе которого лежит стрельчатый свод преемник полукруглого свода
породившего архитектурный стиль первой половины тех же веков (Прим. автора)