Page 22 - Собор Парижской Богоматери

Бри!
– Мессир Луи де Гравиль, шевалье, советник и камергер короля, адмирал Франции,
хранитель Венсенского леса!
– Мэтр Дени де Мерсье, смотритель убежища для слепых в Париже и т. д. и т. д.
Это становилось нестерпимым.
Столь странный аккомпанемент, мешавший следить за ходом действия, тем сильнее
возмущал Гренгуара, что интерес зрителей к пьесе должен был, как ему казалось возрастать,
его произведению недоставало лишь одного – внимания слушателей И действительно, трудно
вообразить себе более замысловатое и драматическое сплетение. В то время когда четыре
героя пролога скорбели о своем затруднительном положении, перед ними предстала сама
Венера, uera incessu patuit dea 17 , одетая в прелестную тунику, на которой был вышит корабль –
герб города Парижа. Она явилась требовать дофина, обещанного прекраснейшей женщине в
мире. Юпитер, громы которого грохочут в одевальной, поддерживает требование богини, и
она уже готова увести дофина за собой, то есть попросту выйти за него замуж, как вдруг
девушка в белом шелковом платье с маргариткой в руке (прозрачный намек на Маргариту
Фландрскую) явилась оспаривать победу Венеры. Внезапная перемена и осложнение. После
долгих пререканий Венера, Маргарита и прочие решают обратиться к суду Пречистой девы. В
пьесе была еще одна прекрасная роль – Дона Педро, короля Месопотамии, но из-за
бесчисленных перерывов трудно было взять в толк, на что он там был нужен. Все эти
действующие лица взбирались на сцену по приставной лестнице.
Но все было напрасно, ни одна из красот пьесы никем не была понята и оценена.
Казалось, с той минуты, как прибыл кардинал, какая-то невидимая волшебная нить внезапно
притянула все взоры от мраморного стола к возвышению, от южного конца залы к западному.
Ничто не могло разрушить чары, овладевшие аудиторией. Все взоры были устремлены туда;
вновь прибывавшие гости, их проклятые имена, их физиономии, одежда поминутно отвлекали
зрителей. Это было нестерпимо! За исключением Жискеты и Лиенарды, которые время от
времени, когда Гренгуар дергал их за рукав, оборачивались к сцене, да терпеливого
толстякасоседа, никто не слушал, никто не смотрел злополучную, всеми покинутую моралитэ.
Гренгуар со своего места видел лишь профили зрителей.
С какой горечью наблюдал он, как постепенно разваливалось сооруженное им здание
славы и поэзии! И подумать только, что еще недавно вся эта толпа, горя нетерпением поскорее
услышать его мистерию, готова была взбунтоваться против самого судьи! Теперь, когда ее
желание исполнено, она не обращает на пьесу никакого внимания. На ту самую пьесу, начало
которой столь единодушно приветствовала! Вот он, вечный закон прилива и отлива народного
благоволения! А за минуту до этого толпа чуть не повесила стражу! Чего бы не дал Гренгуар,
чтобы воротить это сладостное мгновение!
Нудный монолог привратника, однако, окончился; все уже собрались, и Гренгуар
вздохнул свободно. Комедианты снова мужественно принялись декламировать. Но тут встает
чулочник, мэтр Копеноль, и среди всеобщего напряженного молчания произносит ужасную
речь:
– Господа горожане и дворяне Парижа! Клянусь богом, я не понимаю, что все мы тут
делаем. Я вижу вон на тех подмостках, в углу, каких-то людей, которые, видимо, собираются
драться. Не знаю, может быть, это и есть то самое, что у вас называется «мистерией», но я не
вижу здесь ничего занятного. Эти люди только треплют языком! Вот уж четверть часа, как я
жду драки, а они ни с места! Это трусы, – они умеют только браниться. Вам следовало бы
выписать сюда бойцов из Лондона или Роттердама, тогда бы дело пошло как надо.
Посыпались бы такие кулачные удары, что их слышно было бы даже на площади! А эти –
никудышный народ. Пусть уж лучше пропляшут какой-нибудь мавританский танец или
выкинут что-нибудь забавное. Это совсем не похоже на то, что мне говорили. Мне обещали

17 В поступи явно сказалась богиня (лат.) – Вергилий.