Page 3 - Гобсек

Стряпчий бросил на госпожу де Гранлье взгляд, по которому она поняла, что рассказ
этот будет для нее интересен. Виконтесса де Гранлье по богатству и знатности рода была
одной из самых влиятельных дам в Сен-Жерменском предместье, и, конечно, может
показаться удивительным, что какой-то парижский стряпчий решался говорить с нею так
непринужденно и держать себя в ее салоне запросто, но объяснить это очень легко. Госпожа
де Гранлье, возвратившись во Францию вместе с королевской семьей, поселилась в Париже и
вначале жила только на вспомоществование, назначенное ей Людовиком XVIII из сумм
цивильного листа, — положение для нее невыносимое. Стряпчий Дервиль случайно
обнаружил формальные неправильности, допущенные в свое время Республикой при продаже
особняка Гранлье, и заявил, что этот дом подлежит возвращению виконтессе. По ее
поручению он повел процесс в суде и выиграл его. Осмелев от этого успеха, он затеял
кляузную тяжбу с убежищем для престарелых и добился возвращения ей лесных угодий в
Лиснэ. Затем он утвердил ее в правах собственности на несколько акций Орлеанского канала и
довольно большие дома, которые император пожертвовал общественным учреждениям.
Состояние госпожи де Гранлье, восстановленное благодаря ловкости молодого поверенного,
стало давать ей около шестидесяти тысяч франков годового дохода, а тут подоспел закон о
возмещении убытков эмигрантам, и она получила огромные деньги. Этот стряпчий, человек
высокой честности, знающий, скромный и с хорошими манерами, стал другом семейства
Гранлье. Своим поведением в отношении госпожи де Гранлье он достиг почета и клиентуры в
лучших домах Сен-Жерменского предместья, но не воспользовался их благоволением, как это
сделал бы какой-нибудь честолюбец. Он даже отклонил предложение виконтессы,
уговаривавшей его продать свою контору и перейти в судебное ведомство, где он мог бы при
ее покровительстве чрезвычайно быстро сделать карьеру. За исключением дома госпожи де
Гранлье, где он иногда проводил вечера, он бывал в свете лишь для поддержания связей. Он
почитал себя счастливым, что, ревностно защищая интересы госпожи де Гранлье, показал и
свое дарование, иначе его конторе грозила бы опасность захиреть, в нем не было
пронырливости истого стряпчего. С тех пор как граф Эрнест де Ресто появился в доме
виконтессы, Дервиль, угадав симпатию Камиллы к этому юноше, стал завсегдатаем салона
госпожи де Гранлье, словно щеголь с Шоссе д'Антен, только что получивший доступ в
аристократическое общество Сен-Жерменского предместья. За несколько дней до
описываемого вечера он встретил на балу мадемуазель де Гранлье и сказал ей, указывая
глазами на графа:
— Жаль, что у этого юноши нет двух-трех миллионов! Правда?
— Почему жаль? Я не считаю это несчастьем, — ответила она. — Господин де Ресто —
человек очень одаренный, образованный, на хорошем счету у министра, к которому он
прикомандирован. Я нисколько не сомневаюсь, что из него выйдет выдающийся деятель. А
когда «этот юноша» окажется у власти, богатство само придет к нему в руки.
— Да, но вот если б он уже сейчас был богат!
— Если б он был богат?.. — краснея, повторила Камилла. — Что ж, все танцующие здесь
девицы оспаривали бы его друг у друга, — добавила она, указывая на участниц кадрили.
— И тогда, — заметил стряпчий, — мадемуазель де Гранлье не была бы единственным
магнитом, притягивающим его взоры. Вы, кажется, покраснели, почему бы это? Вы к нему
неравнодушны? Ну, скажите…
Камилла вспорхнула с кресла.
«Она влюблена в него», — подумал Дервиль.
С этого дня Камилла выказывала стряпчему особое внимание, поняв, что Дервиль
одобряет ее склонность к Эрнесту де Ресто. А до тех пор, хотя ей и было известно, что ее семья
многим обязана Дервилю, она питала к нему больше уважения, чем дружеской приязни, и в
обращении ее с ним сквозило больше любезности, чем теплоты. В ее манерах и в тоне голоса
было что-то, указывавшее на расстояние, установленное между ними светским этикетом.
Признательность — это долг, который дети не очень охотно принимают по наследству от
родителей.