Page 7 - Гобсек
P. 7

бедными и богатыми, везде. И она неизбежна. Так лучше уж самому давить, чем позволять,
               чтобы другие тебя давили. Повсюду мускулистые люди трудятся, а худосочные мучаются. Да
               и наслаждения повсюду одни и те же, и повсюду они одинаково истощают силы; переживает
               все наслаждения только одна утеха — тщеславие. Тщеславие! Это всегда наше «я». А что
               может удовлетворить тщеславие? Золото! Потоки золота. Чтобы осуществить наши прихоти,
               нужно  время,  нужны  материальные  возможности  или  усилия.  Ну  что  ж!  В  золоте  все
               содержится в зародыше, и все оно дает в действительности.
                     Одни  только  безумцы  да  больные  люди  могут  находить  свое  счастье  в  том,  чтобы
               убивать все вечера за картами в надежде выиграть несколько су. Только дураки могут тратить
               время на размышления о самых обыденных делах-возляжет ли такая-то дама на диван одна
               или  в  приятном  обществе  и  чего  у  ней  больше:  крови  или  лимфы,  темперамента  или
               добродетели?  Только  простофили  могут  воображать,  что  они  приносят  пользу  ближнему,
               занимаясь  установлением  принципов  политики,  чтобы  управлять  событиями,  которых
               никогда  нельзя  предвидеть.  Только  олухам  может  быть  приятно  болтать  об  актерах  и
               повторять их остроты, каждый день кружиться на прогулках, как звери в клетках, разве лишь
               на  пространстве  чуть  побольше;  рядиться  ради  других,  задавать  пиры  ради  других,
               похваляться  чистокровной  лошадью  или  новомодной  коляской,  которую  посчастливилось
               купить на целых три дня раньше, чем соседу. Вот вам вся жизнь ваших парижан, вся она
               укладывается в эти несколько фраз. Верно? Но взгляните на существование человека с той
               высоты, на какую им не подняться. В чем счастье? Это или сильные волнения, подтачивающие
               нашу  жизнь,  или  размеренные  занятия,  которые  превращают  ее  в  некое  подобие  хорошо
               отрегулированного  английского  механизма.  Выше  этого  счастья  стоит  так  называемая
               «благородная»  любознательность,  стремление  проникнуть  в  тайны  природы  и  добиться
               известных результатов, воспроизводя ее явления. Вот вам в двух словах искусство и наука,
               страсть и спокойствие. Верно? Так вот, все человеческие страсти, распаленные столкновением
               интересов в нынешнем вашем обществе, проходят передо мною, и я произвожу им смотр, а
               сам живу в спокойствии. Научную вашу любознательность, своего рода поединок, в котором
               человек всегда бывает повержен, я заменяю проникновением во все побудительные причины,
               которые движут человечеством. Словом, я владею миром, не утомляя себя, а мир не имеет
               надо мною ни малейшей власти.
                     Да  вот  послушайте, —  заговорил  он,  помолчав, —  я  расскажу  вам  две  истории,
               случившиеся сегодня утром на моих глазах, и вы поймете, в чем мои утехи.
                     Он  поднялся,  заложил  дверь  засовом,  подошел  к  окну,  задернул  старый  ковровый
               занавес,  кольца  которого  взвизгнули,  скользнув  по  металлическому  пруту,  и  снова  сел  в
               кресло.
                     — Нынче утром, — сказал он, — мне надо было предъявить должникам два векселя —
               остальные я еще вчера пустил в ход при расчетах по своим операциям. И то барыш! Ведь при
               учете я сбрасываю с платежной суммы расходы по взиманию долга и ставлю по сорок су на
               извозчика, хотя  и не думал  его нанимать. Разве не забавно, что из-за каких-нибудь шести
               франков учетного процента я бегу через весь Париж? Это я-то! Человек, который никому не
               подвластен и платит налога всего семь франков. Первый вексель, на тысячу франков, учел у
               меня молодой человек, писаный красавец и щеголь: у него жилетка с искрой, у него и лорнет,
               и тильбюри, и английская лошадь, и тому подобное. А выдан был вексель женщиной, одной из
               самых прелестных парижанок, женой какого-то богатого помещика и вдобавок графа. Почему
               же  ее  сиятельство  графиня  подписала  вексель,  юридически  недействительный,  но
               практически вполне надежный? Ведь эти жалкие женщины, светские дамы, до того боятся
               семейных скандалов в случае протеста векселя, что готовы бывают расплатиться собственной
               своей особой, коли не могут заплатить деньгами. Мне захотел ось узнать тайную цену этого
               векселя.  Что  тут  скрывается:  глупость,  опрометчивость,  любовь  или  сострадание?  Второй
               вексель  на  такую  же  сумму,  подписанный  некоей  Фанни  Мальво,  учел  у  меня  купец,
               торгующий полотном, верный кандидат в банкроты. Ведь ни один человек, если у него еще
               есть хоть самый малый кредит в банке, не придет в мою лавочку: первый же его шаг от порога
   2   3   4   5   6   7   8   9   10   11   12