Page 168 - Король Лир

которого она все время ведется?
Уже было сказано, что в какой-то мере судьба Лира предопределяется борьбой двух
миров — старого патриархального уклада, к которому он отчасти принадлежит, и того
нового строя жизни, который породил индивидуализм всего молодого поколения. Однако
необходимо со всей решительностью подчеркнуть, что связь Лира с патриархальным
укладом еще отнюдь не определяет ни его духовного облика, ни сущности переживаемой им
трагедии. В нем, как и в некоторых других трагических героях Шекспира, черты старого
переплетаются с психологией, рожденной новым временем. При этом как в том, что Лир
унаследовал от традиционного жизненного уклада, так и в новообретенном отношении к
людям и вещам есть и хорошие и дурные черты.
Вначале преобладает дурное. Мы видим перед собой Лира-деспота. С одной стороны,
его деспотизм имеет своим источником феодальную прерогативу монарха. Но в своем
самодержавии, доходящем до самодурства, Лир опирается не только на безличную силу
своей королевской прерогативы, дающей ему право вершить судьбы всех подданных.
Человек незаурядный, окруженный всеобщим преклонением, он возомнил, что его
королевское достоинство покоится на личном превосходстве над другими. Как и все
окружающие его. Лир обладает высокоразвитым сознанием своей личности, и это является в
нем чертой новой психологии. Однако сознание личного достоинства приобретает у Лира
односторонний, эгоистический характер. Оно заключается в непомерно высокой оценке
своей личности, доходящей до крайнем степени самообожания. Все восхваляют его величие,
и он проникается убеждением, велик он не только как король, но и как человек. Это отлично
определил Н. А. Добролюбов, который писал, что Лир является «жертвой уродливого
развития» общества, основанного на неравенстве и привилегиях. Роковая ошибка Лира,
проявившаяся в отказе от власти и в разделе королевства, — отнюдь не каприз феодала, и
Добролюбов выразил самое существо дела, объяснив завязку трагедии следующим образом:
Лир отказывается от власти, "полный гордого сознания, что он сам, сам по себе велик , а не
по власти, которую держит в своих руках"38.
Лир возомнил, что его человеческое величие превосходит его королевское величие. «В
Лире действительно сильная натура, — писал Добролюбов, — и общее раболепство пред
ним только развивает ее односторонним образом — не на великие дела любви и общей
пользы, а единственно на удовлетворение собственных, личных прихотей. Это совершенно
понятно в человеке, который привык считать себя источником всякой радости и горя,
началом и концом всякой жизни в его царстве. Тут, при внешнем просторе действий, при
легкости исполнения всех желаний, не в чем высказываться его душевной силе. Но вот его
самообожание выходит из всяких пределов здравого смысла: он переносит прямо на свою
личность весь тот блеск, все то уважение, которым пользовался за свой сан, он решается
сбросить с себя власть, уверенный, что и после того люди не перестанут трепетать его. Это
безумное убеждение заставляет его отдать свое царство дочерям и чрез то, из своего
варварски-бессмысленного положения, перейти в простое звание обыкновенного человека и
испытать все горести, соединенные с человеческою жизнию»39.
Во всей мировой критике мы не найдем более верного определения исходного момента
трагедии короля Лира. То, что другим критикам казалось нелепостью, прихотью, глупым
капризом, Добролюбов объяснил с изумительной психологической точностью и подлинной
глубиной проникновения в социальную сущность трагедии Лира.
На протяжении всех последующих событий Лир продолжает цепляться за свой
феодальный сан. В нем крепко укоренилось сознание того, что он король. Привычка
повелевать другими не оставляет его даже тогда, когда он отвергнут всеми и, бездомный,
бродит по степи. Мы видим, как он появляется, причудливо убранный полевыми цветами, и
в бреду кричит: «Нет, они не могут запретить мне чеканить деньги. Это мое право. Я ведь
король».
"Король, и до конца ногтей — король!
Взгляну в упор, и подданный трепещет" (IV, 6).