Page 110 - Макбет

«Короле Лире» и «Макбете». Если в трагедии Лира поэтическим образом возмущения
природы является буря, то в «Макбете» это воплощено в образах ведьм.
Что представляют собой зловещие фигуры ведьм? Просто ли это уступка гуманиста
Шекспира обскурантизму короля, распространявшего веру в колдовство? Или проявление
предрассудков самого Шекспира? Но если так, почему же мы, люди просвещенного времени,
чуждые наивных заблуждений прошлого, не воспринимаем вещих жен как досадную деталь,
портящую фасад величественного здания трагедии, а видим в них ее неотделимую часть?
Потому что, каковы бы ни были предрассудки Шекспира и его современников, ведьмы
в «Макбете» не бытовые фигуры, а образы символические и поэтические. Наше сознание не
нуждается в подтверждении их бытовой реальности, ибо они есть реальность поэтическая.
Они реальны и в то же время нереальны. Они не существуют вне сознания Макбета и Банко,
которым прорицают их зловещую судьбу, корону и смерть, но только по-разному: Макбету
— духовную смерть и непрочную власть, Банко — физическую гибель и прочную власть в
потомстве.
Уже самый зачин трагедии вводит нас в ее атмосферу. Страшный хоровод ведьм
предвещает чудовищное попрание человечности. Зло, которое они воплощают, коренится в
самом низменном, что есть в природе. Их уродство — символ всего безобразного в жизни. У
них есть свой страшный юмор, их чудовищные шутки связаны со смертью, и для них высшая
радость — хаос бессмысленных убийств и жестоких страданий Они хихикают от зрелища
повешенных и потирают костлявые руки, чуя запах человеческой крови. Речи их полны
бессмыслицы, но так и должно быть, ибо они воплощают ту стихию жизни, где разум
бессилен, где царит слепая страсть и человек оказывается игрушкой примитивных темных
инстинктов, подстерегающих то роковое мгновение, когда они смогут полностью завладеть
его душой.
И, как это постоянно бывает в великих творениях Шекспира, одна деталь, подобно
молнии, своей вспышкой освещает все. Зачем ведьмы появляются одновременно перед
Макбетом и Банко? Ведь они то мрачное, что дремлет в душе Макбета, но не Банко. Но для
того они и возникают перед обоими танами, чтобы мы увидели, как по-разному те
воспринимают их. Слова вещих жен пробуждают дурные страсти Макбета, они — его
собственные темные мысли, а для Банко их зловещие фигуры — всего лишь «пузыри,
которые рождает земля, как и вода» (I, 3),
Какой поистине шекспировский образ!
Для Банко ведьмы нечто исторгнутое природой из своих недр, как чуждое и дурное. Но
не так смотрит на них Макбет. Он жалеет, что это видение исчезло, ему хотелось бы еще и
еще слушать вещих жен, чтобы узнать подробности предсказанной ими его судьбы. То, что
смутно таилось в его душе, вдруг возникло перед ним во всем ослепительном соблазне.
Призрак власти поманил его, и началось кипение страстей Макбета, поднялись пузыри его
честолюбия. Но Макбет знает, что его желания противоречат природе и человечности. Ему
нужна опора для его стремлений, ибо он сознает, что они враждебны законам человечности.
Подобно другим честолюбцам, он верит в предначертанность своей судьбы высшими
силами, что должно оправдать его в собственных глазах и во мнении других.
Поэтическая символика трагедии подчеркивает с самого начала борьбу добрых и
дурных начал. Хоровод ведьм, служащий прологом к трагедии, завершается словами: «Грань
меж добром и злом, сотрись. Сквозь пар гнилой помчимся ввысь» (I, 1). И как эхо звучит
этот же мотив в первых словах Макбета, когда он появляется перед нами: «Бывал ли день
ужасней и славнее?» (I, 3). Борьбой этих двух начал действительно наполнена вся трагедия:
жизнь может быть и отвратительной и прекрасной, и таким же может быть человек.
Борьба этих начал происходит в душе Макбета.
Макбет творит злодейские дела, но он не злодей типа Ричарда III, Яго или Эдмонда. Те
были обделены природой или обществом. Они чувствовали себя ущемленными, сознавали
свою неполноценность. Макбет ни в чем не ущемлен. Он предстает перед нами вначале как
воплощение подлинной человеческой мощи. У него есть и сила, и мужество, и поприще для