Page 57 - Обыкновенная история

– И я то же говорила, да вот Наденька: «Подождем да подождем».
– Я! ах, ах, maman, что вы! Не я ли говорю: «Пора, maman, обедать», а вы сказали:
«Нет, надо подождать; Александр Федорыч давно не был: верно, придет к обеду».
– Смотрите, смотрите! – заговорила Марья Михайловна, качая головой, – ах, какая
бессовестная! свои слова да на меня же!
Наденька отвернулась, ушла в цветы и начала дразнить попугая.
– Я говорю: «Ну где теперь Александру Федорычу быть? – продолжала Марья
Михайловна, – уж половина пятого». – «Нет, говорит, maman, надо подождать, – он будет».
Смотрю, три четверти: «Воля твоя, говорю я, Наденька: Александр Федорыч, верно, в гостях,
не будет; я проголодалась». – «Нет, говорит, еще подождать надо, до пяти часов». Так и
проморила меня. Что, неправда, сударыня?
«Попка, попка! – слышалось из-за цветов, – где ты обедал сегодня, у дядюшки?»
– Что? спряталась! – промолвила мать, – видно, совестно на свет божий смотреть!
– Вовсе нет, – отвечала Наденька, выходя из боскета, и села у окна.
– И таки не села за стол! – говорила Марья Михайловна, – спросила чашку молока и
пошла в сад; так и не обедала. Что? посмотри-ка мне прямо в глаза, сударыня.
Александр обомлел при этом рассказе. Он взглянул на Наденьку, но она обернулась к
нему спиной и щипала листок плюща.
– Надежда Александровна! – сказал он, – ужели я так счастлив, что вы думали обо мне?
– Не подходите ко мне! – закричала она с досады, что ее плутни открылись. – Маменька
шутит, а вы готовы верить!
– А где ж ягоды, что ты приготовила для Александра Федорыча? – спросила мать.
– Ягоды?
– Да, ягоды.
– Ведь вы их скушали за обедом… – отвечала Наденька.
– Я! опомнись, мать моя: ты спрятала и мне не дала. «Вот, говорит, Александр
Федорыч приедет, тогда и вам дам». Какова?
Александр нежно и лукаво взглянул на Наденьку. Она покраснела.
– Сама чистила, Александр Федорыч, – прибавила мать.
– Что это вы все сочиняете, maman? Я очистила две или три ягодки и те сама съела, а то
Василиса…
– Не верьте, не верьте, Александр Федорыч: Василиса с утра в город послана. Зачем же
скрывать? Александру Федорычу, верно, приятнее, что ты чистила, а не Василиса.
Наденька улыбнулась, потом скрылась опять в цветы и явилась с полной тарелкой ягод.
Она протянула Адуеву руку с тарелкой. Он поцеловал руку и принял ягоды как маршальский
жезл.
– Не сто́ите вы! заставить так долго ждать себя! – говорила Наденька, – я два
часа у решетки стояла: вообразите! едет кто-то; я думала – вы, и махнула платком, вдруг
незнакомые, какой-то военный. И он махнул, такой дерзкий!..
Вечером приходили и уходили гости. Начало смеркаться. Любецкие и Адуев остались
опять втроем. Мало-помалу расстроилось и это трио. Наденька ушла в сад. Составился
нескладный дуэт у Марьи Михайловны с Адуевым: долго пела она ему о том, что делала
вчера, сегодня, что будет делать завтра. Им овладела томительная скука и беспокойство.
Вечер наступает быстро, а он еще не успел ни слова сказать Наденьке наедине. Выручил
повар: благодетель пришел спросить, что готовить к ужину, а у Адуева занимался дух от
нетерпения, сильнее еще, чем давеча в лодке. Едва заговорили о котлетах, о простокваше,
Александр начал искусно ретироваться. Сколько маневров употребил он, чтоб только отойти
от кресел Марьи Михайловны! Подошел сначала к окну и взглянул на двор, а ноги так и
тянули его в открытую дверь. Потом медленными шагами, едва удерживаясь, чтоб не
ринуться опрометью вон, он перешел к фортепиано, постучал в разных местах по клавишам,
взял с лихорадочным трепетом ноты с пюпитра, взглянул в них и положил назад; имел даже
твердость понюхать два цветка и разбудить попугая. Тут он достиг высшей степени