Page 54 - Обыкновенная история

красавица и не приковывала к себе мгновенно внимания.
Но если кто пристально вглядывался в ее черты, тот долго не сводил с нее глаз. Ее
физиономия редко оставалась две минуты покойною. Мысли и разнородные ощущения до
крайности впечатлительной и раздражительной души ее беспрестанно сменялись одни
другими, и оттенки этих ощущений сливались в удивительной игре, придавая лицу ее
ежеминутно новое и неожиданное выражение. Глаза, например, вдруг бросят будто молнию,
обожгут и мгновенно спрячутся под длинными ресницами; лицо сделается безжизненно и
неподвижно – и перед вами точно мраморная статуя. Ожидаешь вслед за тем опять такого же
пронзительного луча – отнюдь нет! веки подымутся тихо, медленно – вас озарит кроткое
сияние взоров как будто медленно выплывшей из-за облаков луны. Сердце непременно
отзовется легким биением на такой взгляд. В движениях то же самое. В них много было
грации, но это не грация Сильфиды. В этой грации много было дикого, порывистого, что
дает природа всем, но что потом искусство отнимает до последнего следа, вместо того чтобы
смягчить. Эти-то следы часто проявлялись в движениях Наденьки. Она иногда сидит в
живописной позе, но вдруг, бог знает вследствие какого внутреннего движения, эта
картинная поза нарушится вовсе неожиданным и опять обворожительным жестом. В
разговорах те же неожиданные обороты: то верное суждение, то мечтательность, резкий
приговор, потом ребяческая выходка или тонкое притворство. Все показывало в ней ум
пылкий, сердце своенравное и непостоянное. И не Александр сошел бы с ума от нее; один
только Петр Иваныч уцелеет: да много ли таких?
– Вы меня ждали! Боже мой, как я счастлив! – сказал Александр.
– Я ждала? и не думала! – отвечала Наденька, качая головой, – вы знаете, я всегда в
саду.
– Вы сердитесь? – робко спросил он.
– За что? вот идея!
– Ну дайте ручку.
Она подала ему руку, но только он коснулся до нее, она сейчас же вырвала – и вдруг
изменилась. Улыбка исчезла, на лице обнаружилось что-то похожее на досаду.
– Что это, вы молоко кушаете? – спросил он. У Наденьки была чашка в руках и сухарь.
– Я обедаю, – отвечала она.
– Обедаете, в шесть часов, и молоком!
– Вам, конечно, странно смотреть на молоко после роскошного обеда у дядюшки? а мы
здесь в деревне: живем скромно.
Она передними зубами отломила несколько крошек сухаря и запила молоком, сделав
губами премиленькую гримасу.
– Я не обедал у дядюшки, я еще вчера отказался, – отвечал Адуев.
– Какие вы бессовестные! Можно ли так лгать? Где ж вы были до сих пор?
– Сегодня на службе до четырех часов просидел…
– А теперь шесть. Не лгите, признайтесь, уж соблазнились обедом, приятным
обществом? там вам очень, очень весело было.
– Честное слово, я и не заходил к дядюшке… – начал с жаром оправдываться
Александр. – Разве я тогда мог бы поспеть к вам об эту пору?
– А! вам это рано кажется? вы бы еще часа через два приехали! – сказала Наденька и
быстрым пируэтом вдруг отвернулась от него и пошла по дорожке к дому. Александр за нею.
– Не подходите, не подходите ко мне, – заговорила она, махая рукой, – я вас видеть не
могу.
– Полноте шалить, Надежда Александровна!
– Я совсем не шалю. Скажите, где ж вы до сих пор были?
– В четыре часа вышел из департамента, – начал Адуев, – час ехал сюда…
– Так тогда было бы пять, а теперь шесть. Где ж вы провели еще час? видите, ведь как
лжете!
– Отобедал у ресторатора на скорую руку…