Page 2 - Очарованный странник

человеком, по виду можно было дать с небольшим лет за пятьдесят; но он был в полном
смысле слова богатырь, и притом типический, простодушный, добрый русский богатырь,
напоминающий дедушку Илью Муромца в прекрасной картине Верещагина и в поэме графа
А. К. Толстого*. Казалось, что ему бы не в ряске ходить, а сидеть бы ему на "чубаром" да
ездить в лаптищах по лесу и лениво нюхать, как "смолой и земляникой пахнет темный бор".
Но, при всем этом добром простодушии, не много надо было наблюдательности, чтобы
видеть в нем человека много видевшего и, что называется, "бывалого". Он держался смело,
самоуверенно, хотя и без неприятной развязности, и заговорил приятным басом с повадкою.
- Это все ничего не значит, - начал он, лениво и мягко выпуская слово за словом из-под
густых, вверх, по-гусарски, закрученных седых усов. Я, что вы насчет того света для
самоубийцев говорите, что они будто никогда не простятся, не приемлю. И что за них будто
некому молиться - это тоже пустяки, потому что есть такой человек, который все их
положение самым легким манером очень просто может поправить.
Его спросили: кто же это такой человек, который ведает и исправляет дела самоубийц,
после их смерти?
- А вот кто-с, - отвечал богатырь-черноризец, - есть в московской епархии* в одном
селе попик - прегорчающий пьяница, которого чуть было не расстригли, - так он ими
орудует.
- Как же вам это известно?
- А помилуйте-с, это не я один знаю, а все в московском округе про то знают, потому
что это дело шло через самого высокопреосвященного митрополита Филарета.
Вышла маленькая пауза, и кто-то сказал, что все это довольно сомнительно.
Черноризец нимало не обиделся этим замечанием и отвечал:
- Да-с, оно по первому взгляду так-с, сомнительно-с. И что тут удивительного, что оно
нам сомнительным кажется, когда даже сами его высокопреосвященство долго этому не
верили, а потом, получив верные тому доказательства, увидали, что нельзя этому не верить,
и поверили?
Пассажиры пристали к иноку с просьбою рассказать эту дивную историю, и он от этого
не отказался и начал следующее:
- Повествуют так, что пишет будто бы раз один благочинный высокопреосвященному
владыке, что будто бы, говорит, так и так, этот попик ужасная пьяница, - пьет вино и в
приходе не годится. И оно, это донесение, по одной сущности было справедливо. Владыко и
велели прислать к ним этого попика в Москву. Посмотрели на него и видят, что
действительно этот попик запивашка, и решили, что быть ему без места. Попик огорчился и
даже перестал пить, и все убивается и оплакивает: "До чего, думает, я себя довел, и что мне
теперь больше делать, как не руки на себя наложить? Это одно, говорит, мне только и
осталося: тогда, по крайней мере, владыка сжалятся над моею несчастною семьею и дочери
жениха дадут, чтобы он на мое место заступил семью мою питал". Вот и хорошо: так он
порешил настоятельно себя кончить и день к тому определил, но только как был он человек
доброй души, то подумал: "Хорошо же; умереть-то я, положим, умру, а ведь я не скотина: я
не без души, - куда потом моя душа пойдет?" И стал он от этого часу еще больше скорбеть.
Ну, хорошо: скорбит он и скорбит, а владыко решили, что быть ему за его пьянство без
места, и легли однажды после трапезы на диванчик с книжкой отдохнуть и заснули. Ну,
хорошо: заснули они или этак только воздремали, как вдруг видят, будто к ним в келию
двери отворяются. Они и окликнули: "Кто там?" - потому что думали, будто служка им про
кого-нибудь доложить пришел; ан, вместо служки, смотрят - входит старец,
добрый-предобрый, и владыко его сейчас узнали, что это преподобный Сергий*.
Владыка и говорят:
"Ты ли это, пресвятой отче Сергие?"
А угодник отвечает:
"Я, раб божий Филарет*".
Владыко спрашивают: