Page 4 - Очарованный странник

- Нет, я, еще просто в рясофоре*.
- Все же ведь уже это значит, вы инок?
- Н...да-с; вообще это так почитают.
- Почитать-то почитают, - отозвался на это купец, - но только из рясофора-то еще
можно и в солдаты лоб забрить.
Богатырь-черноризец нимало этим замечанием не обиделся, а только пораздумал
немножко и отвечал:
- Да, можно, и, говорят, бывали такие случаи; но только я уже стар: пятьдесят третий
год живу, да и мне военная служба не в диковину.
- Разве вы служили в военной службе?
- Служил-с.
- Что же, ты из ундеров, что ли? - снова спросил его купец.
- Нет, не из ундеров.
- Так кто же: солдат, или вахтер, или помазок - чей возок?
- Нет, не угадали; но только я настоящий военный, при полковых делах был почти с
самого детства.
- Значит, кантонист*? - сердясь, добивался купец.
- Опять же нет.
- Так прах же тебя разберет, кто же ты такой?
- Я конэсер.
- Что-о-о тако-о-е?
- Я конэсер-с, конэсер, или, как простонароднее выразить, я в лошадях знаток и при
ремонтерах* состоял для их руководствования.
- Вот как!
- Да-с, не одну тысячу коней отобрал и отъездил. Таких зверей отучал, каковые,
например, бывают, что встает на дыбы да со всего духу навзничь бросается и сейчас седоку
седельною лукою может грудь проломить, а со мной этого ни одна не могла.
- Как же вы таких усмиряли?
- Я... я очень просто, потому что я к этому от природы своей особенное дарование
получил. Я как вскочу, сейчас, бывало, не дам лошади опомниться, левою рукою ее со всей
силы за ухо да в сторону, а правою кулаком между ушей по башке, да зубами страшно на нее
заскриплю, так у нее у иной даже инда мозг изо лба в ноздрях вместе с кровью покажется, -
она и усмиреет.
- Ну, а потом?
- Потом сойдешь, огладишь, дашь ей в глаза себе налюбоваться, чтобы в памяти у нее
хорошее воображение осталось, да потом сядешь опять и поедешь.
- И лошадь после этого смирно идет?
- Смирно пойдет, потому лошадь умна, она чувствует, какой человек с ней обращается
и каких он насчет ее мыслей. Меня, например, лошадь в этом рассуждении всякая любила и
чувствовала. В Москве, в манеже, один конь был, совсем у всех наездников от рук отбился и
изучил, профан, такую манеру, чтобы за колени седока есть. Просто, как черт, схватит
зубищами, так всю коленную чашку и вышелушит. От него много людей погибло. Тогда в
Москву англичанин Рарей* приезжал, - "бешеный усмиритель" он назывался, - так она, эта
подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а в позор она его все-таки привела; но он тем от нее
только и уцелел, что, говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и ела за ногу,
но не могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть; а я ее направил как должно.
- Расскажите, пожалуйста, как же вы это сделали?
- С божиею помощию-с, потому что, повторяю вам, я к этому дар имею. Мистер Рарей
этот, что называется "бешеный укротитель", и прочие, которые за этого коня брались, все
искусство противу его злобности в поводах держали, чтобы не допустить ему ни на ту, ни на
другую сторону башкой мотнуть; а я совсем противное тому средство изобрел; я, как только
англичанин Рарей от этой лошади отказался, говорю: "Ничего, говорю, это самое пустое,