Page 189 - Преступление и наказание

вдруг, с третьего слова, голос зазвенел и порвался, как слишком натянутая струна. Дух
пересекло, и в груди стеснилось.
Раскольников понимал отчасти, почему Соня не решалась ему читать, и чем более
понимал это, тем как бы грубее и раздражительнее настаивал на чтении. Он слишком хорошо
понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать всё свое. Он понял, что чувства
эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее,
может быть еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от
горя мачехи среди голодных детей, безобразных криков и попреков. Но в то же время он
узнал теперь, и узнал наверно, что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно,
принимаясь теперь читать, но что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть,
несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему , чтоб он слышал, и непременно
теперь — «что бы там ни вышло потом!»… Он прочел это в ее глазах, понял из ее
восторженного волнения… Она пересилила себя, подавила горловую спазму, пресекшую в
начале стиха ее голос, и продолжала чтение одиннадцатой главы Евангелия Иоаннова. Так
дочла она до 19-го стиха:
«И многие из иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа,
услыша, что идет Иисус, пошла навстречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала
Иисусу: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего ты
попросишь у бога, даст тебе бог».
Тут она остановилась опять, стыдливо предчувствуя, что дрогнет и порвется опять ее
голос…
«Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала ему: знаю, что воскреснет в
воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в
меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в меня не умрет вовек. Веришь
ли сему? Она говорит ему
(и как бы с болью переведя дух, Соня раздельно и с силою прочла, точно сама во
всеуслышание исповедовала):
Так, господи! Я верую, что ты Христос, сын божий, грядущий в мир».
Она было остановилась, быстро подняла было на него глаза, но поскорей пересилила
себя и стала читать далее. Раскольников сидел и слушал неподвижно, не оборачиваясь,
облокотясь на стол и смотря в сторону. Дочли до 32-го стиха.
«Мария же, пришедши туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала
ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую
и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы
положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи
говорили: смотри, как он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший
очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?»
Раскольников обернулся к ней и с волнением смотрел на нее: да, так и есть! Она уже
вся дрожала в действительной, настоящей лихорадке. Он ожидал этого. Она приближалась к
слову о величайшем и неслыханном чуде, и чувство великого торжества охватило ее. Голос
ее стал звонок, как металл; торжество и радость звучали в нем и крепили его. Строчки
мешались перед ней, потому что в глазах темнело, но она знала наизусть, что читала. При
последнем стихе: «не мог ли сей, отверзший очи слепому…» — она, понизив голос, горячо и
страстно передала сомнение, укор и хулу неверующих, слепых иудеев, которые сейчас, через
минуту, как громом пораженные, падут, зарыдают и уверуют… «И он, он — тоже
ослепленный и неверующий, — он тоже сейчас услышит, он тоже уверует, да, да! сейчас же,
теперь же», — мечталось ей, и она дрожала от радостного ожидания.
«Иисус же, опять скорбя внутренно, проходит ко гробу. То была пещера, и камень
лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего Марфа говорит ему:
господи! уже смердит; ибо четыре дни, как он во гробе».
Она энергично ударила на слово: четыре.
«Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что если будешь веровать, увидишь славу