Page 8 - Старик и море

рыбаки прозвали «великим колодцем», он видел, как светятся в глубине водоросли. Дно в
этом месте круто опускается на целых семьсот морских саженей, и здесь собираются
всевозможные рыбы, потому что течение, натолкнувшись на крутые откосы океанского дна,
образует водоворот. Тут скапливаются огромные стаи креветок и мелкой рыбешки, а на
самых больших глубинах порою толпится множество каракатиц; ночью они поднимаются на
поверхность и служат пищей для всех бродячих рыб. В темноте старик чувствовал
приближение утра; загребая веслами, он слышал дрожащий звук — это летучая рыба
выходила из воды и уносилась прочь, со свистом рассекая воздух жесткими крыльями. Он
питал нежную привязанность к летучим рыбам — они были его лучшими друзьями здесь, в
океане. Птиц он жалел, особенно маленьких и хрупких морских ласточек, которые вечно
летают в поисках пищи и почти никогда ее не находят, и он думал: «Птичья жизнь много
тяжелее нашей, если не считать стервятников и больших, сильных птиц. Зачем птиц создали
такими хрупкими и беспомощными, как вот эти морские ласточки, если океан порой бывает
так жесток? Он добр и прекрасен, но иногда он вдруг становится таким жестоким, а птицы,
которые летают над ним, ныряя за пищей и перекликаясь слабыми, печальными голосами, —
они слишком хрупки для него». Мысленно он всегда звал море la mar, как зовут его
по-испански люди, которые его любят. Порою те, кто его любит, говорят о нем дурно, но
всегда как о женщине, в женском роде. Рыбаки помоложе, из тех, кто пользуется буями
вместо поплавков для своих снастей и ходит на моторных лодках, купленных в те дни, когда
акулья печенка была в большой цене, называют море el mar, то есть в мужском роде. Они
говорят о нем как о пространстве, как о сопернике, а порою даже как о враге. Старик же
постоянно думал о море как о женщине, которая дарит великие милости или отказывает в
них, а если и позволяет себе необдуманные или недобрые поступки, — что поделаешь,
такова уж ее природа. «Луна волнует море, как женщину», — думал старик. Он мерно греб,
не напрягая сил, потому что поверхность океана была гладкой, за исключением тех мест, где
течение образовывало водоворот. Старик давал течению выполнять за себя треть работы, и
когда стало светать, он увидел, что находится куда дальше, чем надеялся быть в этот час. "Я
рыбачил в глубинных местах целую неделю и ничего не поймал, — подумал старик. —
Сегодня я попытаю счастья там, где ходят стаи бонито и альбакоре. Вдруг там плавает и
большая рыба?» Еще не рассвело, а он уже закинул свои крючки с приманкой и медленно
поплыл по течению. Один из живцов находился на глубине сорока морских саженей, другой
ушел вниз на семьдесят пять, а третий и четвертый погрузились в голубую воду на сто и сто
двадцать пять саженей. Живцы висели головою вниз, причем стержень крючка проходил
внутри рыбы и был накрепко завязан и зашит, сам же крючок — его изгиб и острие — были
унизаны свежими сардинами. Сардины были нанизаны на крючок через оба глаза, образуя
гирлянду на стальном полукружье крючка. Приблизившись к крючку, большая рыба
почувствовала бы, как сладко и аппетитно пахнет каждый его кусочек. Мальчик дал старику
с собой двух свежих тунцов, которых тот наживил на самые длинные лесы, а к двум
остальным прицепил большую голубую макрель и желтую умбрицу. Он ими уже
пользовался в прошлый раз, однако они все еще были в хорошем состоянии, а отличные
сардины придавали им аромат и заманчивость. Каждая леса толщиной с большой карандаш
была закинута на гибкий прут так, чтобы любое прикосновение рыбы к наживке заставило
прут пригнуться к воде, и была подвязана к двум запасным моткам лесы по сорок саженей в
каждом, которые, в свою очередь, могли быть соединены с другими запасными мотками, так
что при надобности рыбу можно было опустить больше чем на триста саженей.
Теперь старик наблюдал, не пригибаются ли к борту зеленые прутья, и тихонечко греб,
следя за тем, чтобы леса уходила в воду прямо и на должную глубину. Стало уже совсем
светло, вот-вот должно было взойти солнце. Солнце едва приметно поднялось из моря, и
старику стали видны другие лодки; они низко сидели в воде по всей ширине течения, но
гораздо ближе к берегу. Потом солнечный свет стал ярче и вода отразила его сияние, а когда
солнце совсем поднялось над горизонтом, гладкая поверхность моря стала отбрасывать его
лучи прямо в глаза, причиняя резкую боль, и старик греб, стараясь не глядеть на воду. Он