Page 34 - Война и мир 2 том

дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё
это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si
возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si,
взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как
счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что-то лучшее, что было в душе Ростова.
И это что-то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и
Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё-таки быть
счастливым…

XVI

Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как
только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он,
ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф,
веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего
сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал
трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым
небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа
съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что
не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не
мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43
тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и
затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда
как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог
искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях
просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким
случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая
что-то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с
кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай
готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив
руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее
важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?