Page 172 - Рассказы

Серая фигура наклонилась над столом еще ниже, отчего черная огромная тень на стене
переломилась и заколебалась. Язык быстро, привычно пробежал по запекшимся губам, и
тихий хриплый голос нарушил могильное молчание комнаты.
– Пять лет тому назад – как сейчас помню – заказал я у «Альбера» навагу фрит и
бифштекс по-гамбургски. Наваги было 4 штуки – крупная, зажаренная в сухариках, на масле,
господа! Понимаете, на сливочном масле, господа. На масле! С одной стороны лежал
пышный ворох поджаренной на фритюре петрушки, с другой – половина лимона. Знаете,
этакий лимон ярко-желтого цвета и в разрезе посветлее, кисленький такой разрез… Только
взять его в руку и подавить над рыбиной… Но я делал так: сначала брал вилку, кусочек
хлебца (был черный, был белый, честное слово) и ловко отделял мясистые бока наваги от
косточки…
– У наваги только одна косточка, посредине, трехугольная, – перебил, еле дыша, сосед.
– Тсс! Не мешайте. Ну, ну?
– Отделив куски наваги, причем, знаете ли, кожица была поджарена, хрупкая этакая и
вся в сухарях, в сухарях – я наливал рюмку водки и только тогда выдавливал тонкую струю
лимонного сока на кусок рыбы… И я сверху прикладывал немного петрушки – о, для
аромата только, исключительно для аромата, – выпивал рюмку и сразу кусок этой рыбки –
гам! А булка-то, знаете, мягкая французская этакая, и ешь ее, ешь, пышную, с этой рыбкой.
А четвертую рыбку я даже не доел, хе-хе!
– Не доели?!!
– Не смотрите на меня так, господа. Ведь впереди еще был бифштекс по-гамбургски –
не забывайте этого. Знаете, что такое – по-гамбургски?
– Это не яичница ли сверху положена?
– Именно!! Из одного яйца. Просто так, для вкуса. Бифштекс был рыхлый, сочный, но
вместе с тем упругий и с одного боку побольше поджаренный, а с другого – поменьше.
Помните, конечно, как пахло жареное мясо, вырезка – помните? А подливки было много,
очень много, густая такая, и я любил, отломив корочку белого хлебца, обмакнуть ее в
подливочку и с кусочком нежного мясца – гам!
– Неужели жареного картофеля не было? – простонал кто-то, схватясь за голову, на
дальнем конце стола.
– В том-то и дело, что был! Но мы, конечно, еще не дошли до картофеля. Был также
наструганный хрен, были капорцы – остренькие-остренькие, а с другого конца чуть не
половину соусника занимал нарезанный этакими ромбиками жареный картофель. И черт его
знает, почему он так пропитывается этой говяжьей подливкой. С одного бока кусочки
пропитаны, а с другого совершенно сухие и даже похрустывают на зубах. Отрежешь,
бывало, кусочек мясца, обмакнешь хлеб в подливку, да, зацепив все это вилкой, вкупе с
кусочком яичницы, картошечкой и кружочком малосольного огурца…
Сосед издал полузаглушенный рев, вскочил, схватил рассказчика за шиворот и, тряся
его слабыми руками, закричал:
– Пива! Неужели ты не запивал этого бифштекса с картофелем – крепким пенистым
пивом!
Вскочил в экстазе и рассказчик.
– Обязательно! Большая тяжелая кружка пива, белая пена наверху, такая густая, что на
усах остается. Проглотишь кусочек бифштекса с картофелем да потом как вопьешься в
кружку…
Кто-то в углу тихо заплакал:
– Не пивом! Не пивом нужно было запивать, а красным винцом, подогретым! Было там
такое, бургундское, по три с полтиной бутылка… Нальешь в стопочку, поглядишь на свет –
рубин, совершенный рубин…
Бешеный удар кулаком прервал сразу весь этот плывший над столом сладострастный
шепот.
– Господа! Во что мы превратились – позор! Как низко мы пали! Вы! Разве вы