Page 216 - Рассказы
P. 216

– Это я-то?! Ну, знаешь ли… Ведь она его не любит, ее просто забавляет то, что…»
                     Конечно, можно самому превратиться в такого пешехода, вырваться из оцепенелых лап
               тихой печали и одиночества, но не хочется пошевелить рукой, не то что сдвинуться с места.
                     И сидишь, сидишь, а сердце обливается жалостью к самому себе:
                     – Забыли!.. Оставили!.. Никому нет до меня дела.

                                                             * * *

                     Я  ли  один  переживаю  это  или  бывает  такое  же  настроение  у  банкиров,
               железнодорожных бухгалтеров, цирковых артистов и магазинных продавщиц, оставшихся по
               случаю праздничных сумерек дома?
                     О чем же вам-то грустить, далекие неизвестные товарищи по временному одиночеству?
               Или  никакой  тут  причины  и  не  нужно,  а  все  дело  в  сумерках,  звуках  рояля  и  голосах
               пешеходов под окнами?
                     Вот и сегодня: сижу я в сладком оцепенении печали и жалости к самому себе, и рояль
               рокочет  басовыми  нотами  у  верхних  квартирантов,  и  неизвестные  мне  люди  за  окном
               переговариваются о далеких мне делах и интересах…
                     Все бросили меня, бедного, никому я не нужен, всеми забыт… Плакать хочется.
                     Даже горничная ушла куда-то. Наверное, подумала: брошу-ка я своего барина, на что
               он мне – у меня есть свои интересы, а мне до барина нет никакого дела. Пусть себе сидит на
               диване, как сыч.
                     Боже ж ты мой, как обидно!
                     В передней звонок.
                     О  счастье!  Неужели  обо  мне  кто-нибудь  вспомнил?  Неужели  я  еще  не  старая  кляча,
               всеми позабытая и оставленная?
                     Незнакомая  барыня в  лиловой шляпке  входит  в  мой  кабинет,  садится  на  стул,  долго
               осматривает меня при свете зажженных мною ламп.
                     – Вот вы какой! – говорит она, внимательно меня оглядывая. – Как странно: читаю вас
               несколько лет, а вижу в первый раз.
                     Бодрое настроение возвращается ко мне (я не забыт!).
                     – Читаете несколько лет, а видите в первый раз? Печально, если бы было наоборот, –
               усмехаюсь я.
                     – Вы и в жизни такой же веселый, как в ваших рассказах?
                     – А разве мои рассказы веселые?
                     – Помилуйте! Иногда, читая их, просто как сумасшедшая смеешься.
                     – Вот  не  думал.  Когда  я  пишу  свои  рассказы,  я  не  подозреваю,  что  они  могут
               рассмешить.
                     – Еще как! Вы знаете, почему я пришла к вам? Я пришла поблагодарить вас за хорошие
               минуты,  которые  вы  доставили  мне  своими  рассказами.  Ах,  вы  так  чудно,  так  чудно
               пишете…
                     Почему-то  делается  жаль  уплывших  сумерек,  гулких  шагов  и  голосов  неведомых
               пешеходов, и рояля, который тоже притих, будто сообразив, что он уже не в тоне сумерек и
               голосов за окном.
                     – Некоторые ваши рассказы я прямо наизусть знаю…
                     – Вы, право, избалуете меня… Ну, какой же рассказ запомнился вам?
                     – Я как-то не запоминаю заглавий. Одним словом, о чиновнике, который хотел учиться
               кататься  на  лошади,  а  потом  упал  с  нее,  и  его  родственники  смеялись над  ним  и  невеста
               тоже… отказалась выйти за него замуж.
                     – Позвольте, сударыня… Да у меня нет такого рассказа.
                     – Быть не может!
                     – Уверяю вас.
                     – Значит, я что-нибудь спутала. Ах, я, знаете, такая рассеянная! Совсем как та старушка
   211   212   213   214   215   216   217   218   219   220   221