Page 246 - Рассказы

Шел второй акт «Колеса жизни». У меня только что кончилась бурная сцена с любимой
девушкой, которая заявила мне, что любит не меня, а другого.
– Кто этот другой? – спросил я крайне мрачно.
– Это вас не касается, – гордо ответила она, выходя за двери.
Свою роль я хорошо знал. После ухода любимой девушки я должен схватиться за
голову, поскрежетать зубами, уткнуться головой в диванную подушку, а потом вынуть из
кармана револьвер и приставить к виску. В этот момент хозяйка дома, которая тайно любит
меня, а я ее не люблю – выбегает, хватает меня за руку и, рыдая на моей груди, признается в
своем чувстве… Такие пьесы, скажу по секрету, играть не трудно, а еще легче – писать.
Я уже схватился за голову, уже, по авторскому замыслу, поскрежетал зубами и только
что подскочил к дивану, чтобы «уткнуться головой в подушку» – как боковая дверь
распахнулась, и худой молодец с белыми волосами – тот самый, который взял подряд как бы
то ни было смутить меня на сцене, – этот самый парень вышел на первый план самым
непринужденным образом.
С двух сторон я услышал два шипения: впереди – суфлера, из боковой кулисы –
помощника режиссера. Из директорской ложи глянуло на нас остолбенелое лицо автора.
– Здравствуйте, Чешихин! – развязно сказал беловолосый, протягивая мне руку. – Не
ожидали? Я на огонек завернул.
Впереди я слышал шипенье, сбоку за кулисой отчаянное проклятие.
– Здравствуй, Вася, – мрачно сказал я. – Только ты сейчас зашел не вовремя. Мне не до
тебя. Может быть, завернешь в другой раз, а? Мне нужно быть одному…
– Ну, вот еще глупости! – засмеялся беловолосый нахал, развалившись на диване. –
Посидим, поболтаем.
Публика ничего не замечала, но за кулисами зловещий шум все усиливался.
Я задумчиво прошелся по сцене.
– Вася! – сказал я значительно. – Ты знаешь Лидию Николаевну?
Он покосился на меня и, незаметно подмигнув, проронил:
– Конечно, знаю. Преаппетитная девчонка.
– А-а! – вскричал я в неожиданном порыве бешенства. – Так это, значит, ты тот, из-за
которого она отказала мне?! (Суфлерская будка вдруг опустела, но я от этого почувствовал
себя еще увереннее и легче.) Ты?! Отвечай, негодяй!
«Вася» поглядел испуганно на мои сжатые кулаки и сказал примирительным тоном:
– Бросьте… поговорим о чем-нибудь другом…
– О другом?! – заревел я, торжествующе поглядывая на автора, который метался в
директорской ложе, как лошадь на пожаре. – О другом? Ты меня довел почти до смерти и
теперь хочешь говорить о другом?! Отвечай! – Я бросился на него, стал ему коленом на
грудь и стал колотить головой об спинку дивана. Отвечай – как у вас далеко зашло?!
«Вася» побледнел как смерть и прошептал:
– Пустите меня, медведь! Вы так задушите! Шуток не понимаете, что ли?
– Ты сейчас умрешь! – прорычал я. – Другой раз тебе будет неповадно!
Он глядел на меня умоляющими глазами.
Потом прошептал:
– Ну, я проиграл пари, какого черта вам еще нужно? Пустите, я уйду.
– Смерть тебе! – вскричал я со злобным торжеством – и так стукнул его голову о
спинку дивана, что он крякнул и свалился на пол.
– Неужели я убил его?! – вскричал я, театрально заламывая руки. – Воды, воды этому
несчастному!
Я схватил графин с водой и вылил щедрую струю на корчившееся тело «Васи». Он
испуганно закричал.
– Очнулся! – обрадовался я. – А теперь иди, несчастный, и постарайся на свободе
обдумать свое поведение!