Page 308 - Рассказы

безболезненна и легка, как сон, и, пожав мне руку, умчался с озабоченным лицом.
С тех пор прошло восемь дней. Пока я не вижу ни моего компаньона, ни баранов, ни
прибыли.
Очевидно, с компаньоном что-нибудь случилось.
Иногда по ночам меня мучит совесть: прав ли я был, поручив этому слабосильному
человеку опасную процедуру умерщвления баранов? А что, если они по дороге сбежали от
него? А что, если перед смертью они вступили с ним в борьбу и, разъяренные предстоящей
участью, растерзали моего бедного компаньона?
Вчера со мной произошел удивительный случай: иду по улице, вдруг вижу – мой
компаньон навстречу.
Я радостно кинулся к нему:
– Здравствуйте, голубчик! Ну, что слышно с баранами?
Он удивленно взглянул на меня:
– Какие бараны? Простите, я вас совершенно не знаю.
– Ка-а-ак?.. Да ведь мы же вместе хотели зарабатывать на баранах!
– Простите, я вас в первый раз вижу. Я иногда зарабатываю на баранах, но зарабатываю
один.
И, отстранив меня, он пошел дальше.
«Однако какое удивительное сходство!.. – бормотал я себе под нос, провожая его
взглядом. – То же лицо, тот же голос и даже на баранах зарабатывает, как и тот!»
Много тайн хранит в себе чарующий, загадочный Восток!

Русское искусство

– Вы?
– Я.
– Глазам своим не верю.
– Таким хорошеньким глазам не верить – это преступление.
Отпустить подобный комплимент днем на Пере, когда сотни летящего мимо народа не
раз толкают вас в бока и в спину, – для этого нужно быть очень светским, чрезвычайно
элегантным человеком.
Таков я и есть.
Обладательница прекрасных глаз, известная петербургская драматическая актриса,
стояла передо мной, и на ее живом лукавом лице в одну минуту сменялось десять
выражений.
– Слушайте, Простодушный. Очень хочется вас видеть. Ведь вы – мой старый милый
Петербург. Приходите чайку выпить.
– А где вы живете?
Во всяком другом городе этот простой вопрос вызвал бы такой же простой ответ: улица
такая-то, дом номер такой-то.
Но не таков городишко Константинополь! На лице актрисы появилось выражение
небывалой для нее растерянности.
– Где я живу? Позвольте. Не то Шашлы-Башлы, не то Биюк-Темрюк. А может быть, и
Казанлы-Базанлы. Впрочем, дайте мне лучше карандаш и бумажку, я вам нарисую.
Отчасти делается понятна густая толпа, толкущаяся на Пере: это все русские стоят друг
против друга и по полчаса объясняют свои адреса: не то Шашлы-Башлы, не то
Бабаджан-Османды.
Выручают обыкновенно карандаш и бумажка, причем отправной пункт – Токатлиан:
это та печка, от которой всегда танцует ошалевший русский беженец.
Рисуются две параллельных линии – Пера. Потом квадратик – Токатлиан. Потом…
– Вот вам, – говорит актриса, чертя карандашом по бумаге, – эта штучка – Токатлиан.
От этой штучки вы идите налево, сворачивайте на эту штучку, потом огибаете эту штучку –