Page 304 - Рассказы

Разговор в школе

Посвящаю Ариадне Румановой

Нельзя сказать чтобы это были два враждующих лагеря. Нет – это были просто два
противоположных лагеря. Два непонимающих друг друга лагеря. Два снисходительно
относящихся друг к другу лагеря.
Один лагерь заключался в высокой бледной учительнице «школы для мальчиков и
девочек», другой лагерь был числом побольше. Раскинулся он двумя десятками стриженых
или украшенных скудными косичками головок, склоненных над ветхими партами… Все
головы, как единообразно вывихнутые, скривились на левую сторону, все языки были
прикушены маленькими мышиными зубенками, а у Рюхина Андрея от излишка внимания
даже тонкая нитка слюны из угла рта выползла.
Скрип грифелей, запах полувысохших чернил и вздохи, вздохи – то облегчения, то
натуги и напряжения – вот чем наполнялась большая полутемная комната.
А за открытым окном, вызолоченные до половины солнцем, качаются старые акации, а
какая-то задорная суетливая пичуга раскричалась в зелени так, что за нее делается страшно –
вдруг разрыв сердца! А издали, с реки, доносятся крики купающихся мальчишек, а лучи
солнца, ласковые, теплые, как рука матери, проводящая по головенке своего любимца, лучи
солнца льются с синего неба. Хорошо, черт возьми! Завизжать бы что-нибудь, захрюкать и
камнем вылететь из пыльной комнаты тихого училища – побежать по сонной от зноя улице,
выделывая ногами самые неожиданные курбеты.
Но нельзя. Нужно учиться.
Неожиданно среди общей творческой работы Кругликову Капитону приходит в голову
сокрушительный вопрос:
«А зачем, в сущности, учиться? Действительно ли это нужно?»
Кругликов Капитон – человек смелый и за словом в карман не лезет.
– А зачем мы учимся? – спрашивает он, в упор глядя на прохаживающуюся по классу
учительницу.
Глаза его округлились, выпуклились, отчасти от любопытства, отчасти от ужаса, что он
осмелился задать такой жуткий вопрос.
– Чудак, ей-богу, ты человек, – усмехается учительница, проводя мягкой ладонью по
его голове против шерсти. – Как зачем? Чтобы быть умными, образованными, чтобы
отдавать себе отчет в окружающем.
– А если не учиться?
– Тогда и культуры никакой не будет.
– Это какой еще культуры?
– Ну… так тебе трудно сказать. Я лучше всего объясню на примере. Если бы
кто-нибудь из вас был в Нью-Йорке…
– Я была, – раздается тонкий писк у самой стены.
Все изумленно оборачиваются на эту отважную путешественницу. Что такое? Откуда?
Очевидно, в школах водится особый школьный бесенок, который вертится между
партами, толкает под руку и выкидывает, вообще, всякие кренделя, которые потом сваливает
на ни в чем не повинных учеников… Очевидно, это он дернул Наталью Пашкову за
жиденькую косичку, подтолкнул в бок, шепнул: «Скажи, что была, скажи!»
Она и сказала.
– Стыдно врать, Наталья Пашкова. Ну когда ты была в Нью-Йорке? С кем?
Наталья рада бы сквозь землю провалиться: действительно – черт ее дернул сказать это,
но слово, что воробей: вылетит – не поймаешь.
– Была… ей-богу, была… Позавчера… с папой. Ложь, сплошная ложь: и папы у нее
нет, и позавчера она была, как и сегодня, в школе, и до Нью-Йорка три недели езды.