Page 57 - Рассказы

наливкой и всем своим видом показывала, что она не прочь нарушить свой супружеский
долг ради такого искусного музыканта и галантного человека.
Вся дворня при встрече с Поползухиным снимала шапки и кланялась. Выпавшая в свое
время из окна девка каждый день ставила в комнату учителя громадный свежий букет
цветов, а парень, разбивший тарелку, чистил сапоги учителя так яростно, что во время этой
операции к нему опасно было подходить на близкое расстояние: амплитуда колебаний щетки
достигала чуть не целой сажени.
И только одна поджарая старуха не могла превозмочь непобедимую робость перед
странным могуществом учителя – при виде его с криком убегала в сад и долго сидела в
крыжовнике, что отражалось на ее хозяйственных работах.
Сам Поползухин, кроме граммофонных занятий, ничего не делал: Андрейку не видал
по целым дням, помыкал всем домом, ел пять раз в сутки и иногда, просыпаясь ночью, звал
приставленного к нему парня:
– Принеси-ка мне чего-нибудь поесть! Студня, что ли, или мяса! Да наливки дай!
Услышав шум, помещик Плантов поднимался с кровати, надевал халат и заходил к
учителю.
– Кушаете? А что, в самом деле, выпью-ка и я наливки! А ежели вам спать не особенно
хочется, пойдем-ка, вы мне поиграете что-нибудь. А?
Поползухин съедал принесенное, выпроваживал огорченного Плантова и заваливался
спать.

Глава четвертая
крах

С утра Поползухин уходил гулять в поле, к реке. Дворня, по поручению Плантова,
бегала за ним, искала, аукала и, найдя, говорила:
– Идите, барчук, в дом! Барин просят вас на той машине играть.
– А ну его к черту! – морщился Поползухин. – Не пойду! Скажите, нет настроения для
игры!
– Идите, барчук!.. Барыня тоже очень просила. И Андрейка плачут, слухать хочут.
– Скажите, вечером поиграю!
Однажды ничего не подозревавший Поползухин возвращался с прогулки к обеду. В
двадцати шагах от дома он вдруг остановился и, вздрогнув, стал прислушиваться.
«Выйду ль я на реченьку», – заливался граммофон.
С криком бешенства и ужаса схватился гимназист Поползухин за голову и бросился в
дом. Сомнения не было: граммофон играл, а в трех шагах от него стоял неизвестный
Поползухину студент и добродушно-насмешливо поглядывал на окружающих.
– Да что ж тут мудреного? – говорил он. – Механизм самый простой. Даже Андрейка
великолепно с ним управится.
– Зачем вы без меня трогали граммофон? – сердито крикнул Поползухин.
– Смотри, какая цаца! – сказал ядовито помещик Плантов. – Будто это его граммофон.
Что же ты нам кружил голову, что на нем играть нужно учиться? А вот Митя Колонтарев
приехал и сразу заиграл. Эх, ты… карандаш! А позвольте, Митя, я теперь заведу! То-то
здорово! Теперь целый день буду играть. Позвольте вас поцеловать, уважаемый Митя, что
вздумали свизитировать нас, стариков.
За обедом на Поползухина не обращали никакого внимания. Говядину ему положили
жилистую, с костью, вместо наливки он пил квас, а после обеда Плантов, уронив рассеянный
взгляд на Андрейку, схватил его за ухо и крикнул:
– Ну, брат, довольно тебе шалберничать… нагулялся!.. Учитель, займитесь!
Поползухин схватил Андрейку за руку и бешено дернул его:
– Пойдем!
И они пошли, не смотря друг на друга… По дороге гимназист дал Андрейке два тумака,