Page 60 - Рассказы

Мой отец был удивительным человеком. Все в нем было какое-то оригинальное, не
такое, как у других… Он знал несколько языков, но это были странные, ненужные никому
другому языки: румынский, турецкий, болгарский, татарский. Ни французского, ни
немецкого он не знал. Имел он голос, но когда пел, ничего нельзя было разобрать – такой это
был густой, низкий голос. Слышалось какое-то удивительное громыхание и рокот, до того
низкий, что казался он выходящим из-под его ног. Любил отец столярные работы – но тоже
они были както ни к чему – делал он только деревянные пароходики. Возился над каждым
пароходиком около года, делал его со всеми деталями, а когда кончал, то, удовлетворенный,
говорил:
– Такую штуку можно продать не меньше чем за пятнадцать рублей!
– А матерьял стоил тридцать! – подхватывала мать.
– Молчи, Варя, – говорил отец. – Ты ничего не понимаешь…
– Конечно, – горько усмехаясь, возражала мать. – Ты много понимаешь…
Главным занятием отца была торговля. Но здесь он превосходил себя по странности и
ненужности – с коммерческой точки зрения – тех операций, которые в магазине
происходили.
Для отца не было лучшего удовольствия, как отпустить кому-нибудь товар в долг.
Покупатель, задолжавший отцу, делался его лучшим другом… Отец зазывал его в лавку,
поил чаем, играл с ним в шашки и бывал обижен на мать до глубины души, если она, узнав
об этом, говорила:
– Лучше бы он деньги отдал, чем в шашки играть.
– Ты ничего не понимаешь, Варя, – деликатно возражал отец. – Он очень хороший
человек. Две дочери в гимназии учатся. Сам на войне был. Ты бы послушала, как он о
военных порядках рассказывает.
– Да нам-то что от этого! Мало ли кто был на войне – так всем и давать в долг?
– Ты ничего не понимаешь, Варя, – печально говорил отец и шел в сарай делать
пароход.
Со мной у него были хорошие отношения, но характеры мы имели различные. Я не мог
понять его увлечений, скептически относился к пароходам и, когда он подарил мне один
пароход, думая привести этим в восторг, я хладнокровно, со скучающим видом потрогал
какую-то деревянную штучку на носу крошечного судна и отошел.
– Ты ничего не понимаешь, Васька, – сказал, сконфузившись, отец.
Я любил книжки, а он купил мне полдюжины какихто голубей-трубачей. Почему я
должен был восхищаться тем, что у них хвосты не плоские, а трубой, до сих пор считаю
невыясненным. Мне приходилось вставать рано утром, давая этим голубям корм и воду, что
вовсе не увлекало меня. Через три-четыре дня я привел в исполнение адский план – открыл
дверцу голубиной будки, думая, что голуби сейчас же улетят. Но проклятые птицы вертели
хвостами и мирно сидели на своем месте. Впрочем, открытая дверца принесла свою пользу: в
ту же ночь кошка передушила всех трубачей, принеся мне облегчение, а отцу горе и тихие
слезы.
Как все в отце было оригинально, так же была оригинальна и необычна его страсть –
покупать редкие вещи. Требования, которые предъявлял он к этого рода операциям, были
следующие: чтобы вещь приводила своим видом всех окружающих в удивление, чтобы она
была монументальна и чтобы все думали, что вещь куплена за пятьсот рублей, когда за нее
заплачено только тридцать.

* * *

Однажды на лестнице дома, где мы жили, послышалось топанье многочисленных ног,
крики и кряхтенье. Мы выбежали на площадку лестницы и увидели отца, который вел за
собою несколько носильщиков, обремененных большой, странного вида вещью.
– Что это такое? – с беспокойством спросила мать. Лучезарное лицо отца сияло