Page 8 - Рассказы

броситься в холодную прозрачную влагу…
И только что он затаил дыхание и вытянул руки, чтобы нелепо, по-лягушачьи
прыгнуть, как в стороне женской купальни послышались всплески воды и чья-то возня.
Аквинский остановился и посмотрел налево.
Из-за серой, позеленевшей внизу от воды перегородки показалась сначала женская
рука, потом голова и наконец выплыла полная рослая блондинка в голубом купальном
костюме. Ее красивое белое лицо от холода порозовело, и когда она сильно, по-мужски,
взмахивала рукой, то из воды четко показывалась высокая пышная грудь, чуть прикрытая
голубой материей.
Аквинский, смотря на нее, почему-то вздохнул, потрепал голой рукой съеденную
молью бородку и сказал сам себе:
– Это жена нашего члена таможни купается. Ишь ты, какой костюм! Читал я, что за
границей, в какой-то там Ривьере, и женщины, и мужчины купаются вместе… Ну и штука!
Когда он, выкупавшись, натягивал на тощие ноги панталоны, то подумал:
«Ну, хорошо… скажем, купаются вместе… а раздеваться как же? Значит, все-таки, как
ни вертись, нужно два помещения. Выдумают тоже!»
Придя на службу в таможню, он после обычной возни в пакгаузе сел на ящик из-под
чая и, спросив у коллеги Ниткина папиросу, с наслаждением затянулся скверным дешевым
дымом…
– Купался я сегодня, Ниткин, утром и смотрю – из женской купальни наша членша
Тарасиха выплывает… Ну, думаю, увидит меня да мужу скажет… Смех! Уж очень близко
было. А вот за границей, в Ривьере, говорят, мужчины и бабы вместе купаются… Гы!.. Вот
бы поехать!
Когда, через полчаса после этого разговора, Ниткин пил в архиве с канцеляристами
водку, то, накладывая на ломоть хлеба кусок ветчины, сказал, ни к кому не обращаясь:
– Вот-то штука! Аквинский сегодня с женой нашего члена Тарасова в реке купался…
Говорит, что в какой-то там Ривьере все вместе – и мужчины и женщины купаются. Говорит
– поеду в Ривьеру. Поедешь, как же… На это деньги надо, голубчик!
– Отчего же! – вмешался пакгаузный Нибелунгов. – У него тетка, говорят, богатая;
может у тетки взять…
Послышались шаги секретаря, и вся закусывающая компания, как мыши, разбежалась в
разные стороны.
А за обедом экспедитор Портупеев, наливая борщ в тарелку, говорил жене, маленькой,
сухонькой женщине с колючими глазками и синими жилистыми руками:
– Вот дела-то какие, Петровна, у нас в таможне! Аквинский, чтоб ему пусто было,
собрался к черту на кулички в Ривьеру ехать и Тарасова жену с собой сманил… Деньги у
тетки берет! А Тарасиха с ним вместе сегодня купалась и рассказывала ему, что за границей
так принято… Хе-хе!
– Ах бесстыдники! – целомудренно потупилась Петровна. – Ну и езжали бы себе
подальше, а то – на-ко, здесь разврат заводят! Только куда ему с ней… Она баба здоровая, а
он так – тьфу!
На другой день, когда горничная Тарасовых, живших недалеко от Портупеевых,
пришла к Петровне просить по-соседски утюги для барыниных юбок, душа госпожи
Портупеевой не выдержала:
– Это что же, для Ривьеры глаженые юбки понадобились?
– Ах, что вы! Слова такие! – усмехнулась, стрельнув глазами, горничная,
истолковавшая фразу Петровны совершенно неведомым образом.
– Ну да! Небось тебе-то да не знать… Она скорбно помолчала.
– Эхма, дурость бабья наша… И чего нашла она в нем?
Горничная, все-таки не понимавшая в чем дело, вытаращила глаза…
– Да, ваша Марья Григорьевна – хороша, нечего сказать! С пакгаузной крысой
Аквинским снюхалась! Хорош любовничек! Да-с. Сговорились в какую-то дурацкую