Page 207 - Доктор Живаго
P. 207

доктора одного.
                     Но перебираться куда-нибудь было уже поздно и некуда. Это было время наибольших
               партизанских неудач. Перед окончательным своим крушением белые решили одним ударом
               раз  навсегда  покончить  с  лесными  нерегулярными  отрядами  и  общими  усилиями  всех
               фронтов окружили их. Партизан теснили со всех сторон. Это было бы для них катастрофой,
               если  бы  радиус  окружения  был  меньше.  Их  спасала  неощутимая  широта  охвата.  В
               преддверии  зимы  неприятель  был  не  в  состоянии  стянуть  свои  фланги  по  непроходимой
               беспредельной тайге и обложить крестьянские полчища теснее.
                     Во всяком случае двигаться куда бы то ни было стало невозможно. Конечно, если бы
               имелся план перемещения, обещающий определенные военные преимущества, можно было
               бы пробиться, пройти с боями через черту окружения на новую позицию.
                     Но  такого  разработанного  замысла  не  было.  Люди  выбились  из  сил.  Младшие
               командиры, и сами упавшие духом, потеряли влияние на подчиненных. Старшие ежевечерне
               собирались на военный совет, предлагая противоречивые решения.
                     Надо было оставить поиски другого зимовья и укрепиться на зиму в глубине занятой
               чащи. В зимнее время по глубокому снегу она становилась непроходимой для противника,
               плохо  снабженного  лыжами.  Надо  было  окопаться  и  заложить  большие  запасы
               продовольствия.
                     Партизан хозяйственник Бисюрин докладывал об остром недостатке муки и картошки.
               Скота было вдоволь, и Бисюрин предвидел, что зимой главною пищей будет мясо и молоко.
                     Не хватало зимней одежи. Часть партизан ходила полуодетая.
                     Передавили  всех  собак  в  лагере.  Сведущие  в  скорняжном  деле  шили  партизанам
               тулупы из собачьих шкур шерстью наружу.
                     Доктору отказывали в перевозочных средствах. Телеги требовались теперь для более
               важных  надобностей.  На  последнем  переходе  самых  тяжелых  больных  несли  сорок  верст
               пешком на носилках.
                     Из медикаментов у Юрия Андреевича оставались только хина, иод и глауберова соль.
               Иод, требовавшийся для операций и перевязок, был в кристаллах. Их надо было распускать в
               спирту.
                     Пожалели  об  уничтоженном  производстве  самогона  и  обратились  к  наименее
               виновным,  в  свое  время  оправданным  винокурам,  с  поручением  починить  сломанную
               перегонную аппаратуру или соорудить новую. Упраздненную фабрикацию самогона снова
               наладили  для  врачебных  целей  В  лагере  только  перемигивались  и  покачивали  головами.
               Возобновилось пьянство, способствуя развивающемуся развалу в стане.
                     Выгонку  вещества  довели  почти  до  ста  градусов.  Жидкость  такой  крепости  хорошо
               растворяла кристаллические препараты.
                     Этим же самогоном, настоенным на хинной корке, Юрий Андреевич позднее, в начале
               зимы, лечил возобновившиеся с холодами случаи сыпного тифа.

                                                               3

                     В эти дни доктор видел Памфила Палых с семьею. Жена и дети его всё истекшее лето
               провели  в  бегах  по  пыльным  дорогам,  под  открытым  небом.  Они  были  напуганы
               пережитыми  ужасами  и  ждали  новых.  Скитания  наложили  неизгладимый  след  на  них.  У
               жены  и  троих  детей  Памфила,  сынишки  и  двух  дочерей  были  светлые,  выгоревшие  на
               солнце, льняные волосы и белые, строгие брови на черных, обветренных загорелых лицах.
               Дети были слишком малы, чтобы носить еще какие-нибудь знаки перенесенного, а с лица
               матери испытанные потрясения и опасности согнали всякую игру жизни, и оставили только
               сухую правильность черт, сжатые губы в ниточку, напряженную неподвижность страдания,
               готового к самозащите.
                     Памфил любил их всех, в особенности детишек, без памяти, и с ловкостью, изумлявшей
               доктора, резал им уголком остро отточенного топора игрушки из дерева, зайцев, медведей,
   202   203   204   205   206   207   208   209   210   211   212