Page 26 - Доктор Живаго

Облако жилого духа и вкусного пара двинулось ему навстречу.
— Жарко истопили, маменька. Тепло у нас, хорошо.
Мать бросилась к нему на шею, обняла и заплакала. Он погладил её по голове,
подождал и мягко отстранил.
— Смелость города берет, маменька, — тихо сказал он, — стоит моя дорога от Москвы
до самой Варшавы.
— Знаю. Оттого и плачу. Несдобровать тебе. Убраться бы тебе, Купринька,
куда-нибудь подальше.
— Чуть мне голову не проломил ваш миленький дружок, любезный пастушок ваш,
Петр Петров.
Он думал рассмешить ее. Она не поняла шутки и серьезно ответила:
— Грех над ним смеяться, Купринька. Ты б его пожалел.
Отпетый горемыка, погибшая душа.
— Забрали Антипова Пашку. Павла Ферапонтовича. Пришли ночью, обыск, все
перебуторили. Утром увели. Тем более Дарья его тиф это, в больнице. Павлушка малый, — в
реальном учится, — один в доме с теткой глухой. Притом гонят их с квартиры. Я считаю,
надо мальчика к нам. Зачем Пров заходил?
— Почем ты знаешь?
— Бочка, вижу, не покрыта и кружка стоит. Обязательно, думаю, Пров бездонный воду
хлобыстал.
— Какой ты догадливый, Купринька. Твоя правда. Пров, Пров, Пров Афанасьевич.
Забежал попросить дров взаймы — я дала. Да что я дура, — дрова! Совсем из головы у меня
вон, какую он новость принес. Государь, понимаешь, манифест подписал, чтобы все
перевернуть по-новому, никого не обижать, мужикам землю и всех сравнять с дворянами.
Подписанный указ, ты что думаешь, только обнародовать. Из синода новое прошение
прислали, вставить в ектинью, или там какое-то моление заздравное, не хочу врать.
Провушка сказывал, да я вот запамятовала.

8

Патуля Антипов, сын арестованного Павла Ферапонтовича и помещенной в больницу
Дарьи Филимоновны, поселился у Тиверзиных. Это был чистоплотный мальчик с
правильными чертами лица и русыми волосами, расчесанными на прямой пробор. Он их
поминутно приглаживал щеткою и поминутно оправлял куртку и кушак с форменной
пряжкой реального училища. Патуля был смешлив до слез и очень наблюдателен. Он с
большим сходством и комизмом передразнивал все, что видел и слышал.
Вскоре после манифеста семнадцатого октября задумана была большая демонстрация
от Тверской заставы к Калужской. Это было начинание в духе пословицы «у семи нянек дитя
без глазу».
Несколько революционных организаций, причастных к затее, перегрызлись между
собой и одна за другой от нее отступились, а когда узнали, что в назначенное утро люди все
же вышли на улицу, наскоро послали к манифестантам своих представителей.
Несмотря на отговоры и противодействие Киприяна Савельевича, Марфа Гавриловна
пошла на демонстрацию с веселым и общительным Патулей.
Был сухой морозный день начала ноября, с серо-свинцовым спокойным небом и
реденькими, почти считанными снежинками, которые долго и уклончиво вились, перед тем
как упасть на землю и потом серою пушистой пылью забиться в дорожные колдобины.
Вниз по улице валил народ, сущее столпотворение, лица, лица и лица, зимние пальто на
вате и барашковые шапки, старики, курсистки и дети, путейцы в форме, рабочие
трамвайного парка и телефонной станции в сапогах выше колен и кожаных куртках,
гимназисты и студенты.
Некоторое время пели «Варшавянку», «Вы жертвою пали» и «Марсельезу», но вдруг