Page 25 - Доктор Живаго

вставляли подстрекательства к забастовке в пункты обвинения, вывели его из этого
заблуждения.
Выбегали, спрашивали:
— Куда народ свищут? — Из темноты отвечали:
— Небось и сам не глухой. Слышишь — тревога. Пожар тушить. — А где горит? —
Стало быть горит, коли свищут.
Хлопали двери, выходили новые. Раздавались другие голоса.
— Толкуй тоже — пожар! Деревня! Не слушайте дурака. Это называется зашабашили,
понял? Вот хомут, вот дуга, я те больше не слуга. По домам, ребята.
Народу все прибывало. Железная дорога забастовала.

7

Тиверзин пришел домой на третий день продрогший, невыспавшийся и небритый.
Накануне ночью грянул мороз, небывалый для таких чисел, а Тиверзин был одет
по-осеннему. У ворот встретил его дворник Гимазетдин.
— Спасибо, господин Тиверзин, — зарядил он. — Юсуп обида не давал, заставил век
Бога молить.
— Что ты очумел, Гимазетдин, какой я тебе господин? Брось ты это, пожалуйста.
Говори скорее, видишь мороз какой.
— Зачем мороз, тебе тепло, Савельич. Мы вчерашний день твой мамаша Марфа
Гавриловна Москва-Товарная полный сарай дров возили, одна береза, хорошие дрова, сухие
дрова.
— Спасибо, Гимазетдин. Ты еще что-то сказать хочешь, скорее, пожалуйста, озяб я,
понимаешь.
— Сказать хотел, дома не ночуй, Савельич, хорониться надо.
Постовой спрашивал, околодочный спрашивал, кто, говорит, ходит. Я говорю, никто не
ходит. Помощник, говорю, ходит, паровозная бригада ходит, железная дорога ходит. А
чтобы кто-нибудь чужой, ни-ни!
Дом, в котором холостой Тиверзин жил вместе с матерью и женатым младшим братом,
принадлежал соседней церкви святой Троицы. Дом этот был заселен некоторою частью
причта, двумя артелями фруктовщиков и мясников, торговавших в городе с лотков вразнос, а
по преимуществу мелкими служащими Московско-Брестской железной дороги.
Дом был каменный с деревянными галереями. Они с четырех сторон окружали грязный
немощеный двор. Вверх по галереям шли грязные и скользкие деревянные лестницы. На них
пахло кошками и квашеной капустой. По площадкам лепились отхожие будки и кладовые
под висячими замками.
Брат Тиверзина был призван рядовым на войну и ранен под Вафангоу. Он лежал на
излечении в Красноярском госпитале, куда для встречи с ним и принятия его на руки
выехала его жена с двумя дочерями. Потомственные железнодорожники Тиверзины были
легки на подъем и разъезжали по всей России по даровым служебным удостоверениям. В
настоящее время в квартире было тихо и пусто. В ней жили только сын да мать.
Квартира помещалась во втором этаже. Перед входною дверью на галерее стояла бочка,
которую наполнял водой водовоз. Когда Киприян Савельевич поднялся в свой ярус, он
обнаружил, что крышка с бочки сдвинута набок и на обломке льда, сковавшего воду, стоит
примерзшая к ледяной корочке железная кружка.
— Не иначе — Пров, — подумал Тиверзин, усмехнувшись. — Пьет, не напьется,
прорва, огненное нутро.
Пров Афанасьевич Соколов, псаломщик, видный и нестарый мужчина, был дальним
родственником Марфы Гавриловны.
Киприян Савельевич оторвал кружку от ледяной корки, надвинул крышку на бочку и
дернул ручку дверного колокольчика.