Page 131 - Донские рассказы

IV
Зарею вышла из шалаша Дунятка помету сухого собрать на топку. Григорий рысью от
база бежит. Догадалась, что случилось что-то недоброе.
– Аль поделалось что?

– Телушка Гришакина сдохла… Еще три скотинки захворали. – Дух перевел, сказал: –
Иди, Дунь, в хутор. Накажи Гришаке и остальным, чтоб пришли нонче… скотина, мол,
захворала.
Наскорях покрылась Дунятка. Зашагала Дунятка через бугор от солнышка, ползущего
из-за кургана.

Проводил ее Григорий и медленно пошел к базу.
Табун ушел в падинку, а около плетней лежали три телки. К полудню подохли все.

Мечется Григорий от табуна к базу: захворало еще две штуки…

Одна возле пруда на сыром иле упала; голову повернула к Гришке, мычит протяжно;
глаза выпуклые слезой стекленеют, а у Гришки по щекам, от загара бронзовым, свои
соленые слезы ползут.

На закате солнца пришла с хозяевами Дунятка…
Старый дед Артемыч сказал, трогая костылем недвижную телку:

– Шуршелка – болесть эта… Теперя начнет весь табун валять.
Шкуры ободрали, а туши закопали невдалеке от пруда. Земли сухой и черной насыпали
свежий бугор.
А на другой день снова по дороге в хутор вышагивала Дунятка. Заболело сразу семь
телят…
Дни уплывали черной чередою. Баз опустел. Пусто стало и на душе у Гришки. От
полутораста голов осталось пятьдесят. Хозяева приезжали на арбах, обдирали издохших
телят, ямы неглубокие рыли в падинке, землей кровянистые туши прикидывали и
уезжали. А табун нехотя заходил на баз; телята ревели, чуя кровь и смерть, невидимо
ползающую промеж них.
Зорями, когда пожелтевший Гришка отворял скрипучие ворота база, выходил табун на
пастьбу и неизменно направлялся через присохшие холмы могил.

Запах разлагающегося мяса, пыль, вздернутая беснующимся скотом, рев, протяжный и
беспомощный, и солнце, такое же горячее, в медлительном походе идущее через степь.

Приезжали охотники с хутора. Стреляли вокруг плетней база: хворь лютую пугали от
база. А телята все дохли, и с каждым днем редел и редел табун.

Начал замечать Гришка, что разрыты кое-какие могилы; кости обглоданные находил
неподалеку; а табун, беспокойный по ночам, стал пугливый.

В тишине, ночами, вдруг разом распухал дикий рев, и табун, ломая плетни, метался по
базу.

Телята повалили плетни, кучками переходили к шалашу. Спали возле огня, тяжело
вздыхая и пережевывая траву.
Гришка не догадывался до тех пор, пока ночью не проснулся от собачьего бреха. На ходу
надевая полушубок, выскочил из шалаша. Телята затерли его влажными от росы
спинами.

Постоял у входа, собакам свистнул и в ответ услышал из Гадючьей балки разноголосый и
надрывистый волчий вой. Из тернов, перепоясавших гору, басом откликнулся еще один…