Page 127 - Донские рассказы

Рядом с Григорием шагает Дунятка – сестра-подпасок. Смеются у нее щеки загоревшие,
веснушчатые, глаза, губы, вся смеется, потому что на Красную горку пошла ей всего-
навсего семнадцатая весна, а в семнадцать лет все распотешным таким кажется: и
насупленное лицо брата, и телята лопоухие, на ходу пережевывающие бурьянок, и даже
смешно, что второй день нет у них ни куска хлеба.

А Григорий не смеется. Под картузом обветшавшим у Григория лоб крутой, с
морщинами поперечными, и глаза усталые, будто прожил он куда больше девятнадцати
лет.
Спокойно идет табун обочь дороги, рассыпавшись пятнистой валкой.

Григорий свистнул на отставших телят и к Дунятке повернулся:
– Заработаем, Дунь, хлеба к осени, а там в город поедем. Я на рабфак поступлю и тебя
куда-нибудь пристрою… Может, тоже на какое ученье… В городе, Дунятка, книжек
много и хлеб едят чистый, без травы, не так, как у нас.
– А денег откель возьмем… ехать-то?

– Чудачка ты… Хлебом заплатят нам двадцать пудов, ну вот и деньги… Продадим по
целковому за пуд, потом пшено продадим, кизяки.

Посреди дороги остановился Григорий, кнутовищем в пыли чертит, высчитывает.
– Гриша, чего мы есть будем? Хлеба ничуть нету…

– У меня в сумке кусок пышки черствой остался.
– Ныне съедим, а завтра как же?

– Завтра приедут с хутора и привезут муки… Председатель обещался…

Жарит полдневное солнце. У Григория рубаха мешочная взмокла от пота, к лопаткам
прилипла.
Идет табун беспокойно, жалят телят овода и мухи, в воздухе нагретом виснет рев скота и
зуденье оводов.
К вечеру, перед закатом солнца, подогнали табун к базу. Неподалеку пруд и шалаш с
соломой, от дождей перепревшей.
Григорий обогнал табун рысью. Тяжело подбежал к базу, воротца хворостяные отворил.

Телят пересчитывал, пропуская по одному в черный квадрат ворот.