Page 304 - Донские рассказы
P. 304
бучился Маринкин восхищенный взгляд. Шел, спотыкаясь и широко разбрасывая ноги, в
сумчатых галифе, разбрызгивая грязь блестящими калошами. Маринка шла немного
сзади, просила шепотом:
– Сема, ну, не надо!.. Не шуми, люди на нас глядят!.. Сема, совестно ить…
Вечером возле «столовки» плясал Семка казачка и пил с чужими казаками самогон, а
перед зарею, шатаясь, добрел до дома и резко постучал в окно.
Мать, кутаясь в лохмотья, отворила дверь и испуганно отшатнулась.
– Кто такой? Кого надо?
– Это я, маманя…
Чуя недоброе, унимая дрожь, молча пропустила Семку и зажгла огарок. На печке
дружно сопели ребята, трещал и чадил огонь.
– Продал бычка? – спросила, и мелкой дробью лязгнули зубы.
– Продал бычка… я продал… да…
– А деньги?!
– Деньги? Вот они.
Семка скривил губы улыбкой и полез рукой в карман. В тишине слышно, как судорожно
скребут внутри кармана пальцы. Глухо звякнула медь.
К порожнему карману, где шарила Семкина рука, пристыла мать немигающим взглядом.
Покачиваясь, опираясь на стол, вырвал из кармана Семка две медные сверкающие
копейки и кинул на земляной пол. Одна из них закружилась желтым светлячком и,
звякнув, покатилась под лавку.
С хрипом упала мать на колени, ноги Семкины обхватила, голосила по-мертвому и
билась седой головой об пол.
– Родимый!.. Сы-ну-у-ушка! Да как же?! Охо-хо-о! И што же ты наде-е-елал?!
Семка, дергая ногами, пятился к дверям, а она ползла за ним на коленях, от толчков
мотала вывалившимися из прорехи узенькими иссохшими грудями, синея, давилась
криком, и на измазанные Семкины калоши текли слезы.
1926