Page 119 - Глазами клоуна
P. 119

отправлюсь  на  велосипеде  к  Сабине  Эмондс,  съем  свою  тарелку  супа.  Может  быть,
               Зоммервильд позвонит Цюпфнеру в Рим и посоветует ему сойти с поезда, не доезжая Бонна,
               в Годесберге. Тогда я поеду на велосипеде, сяду перед их садом, разбитым на склоне, и спою
               свою  песенку  —  пусть  она  придет,  пусть  посмотрит  на  меня,  и  я  пойму:  живая  она  или
               мертвая. Жалел я одного только отца, очень хорошо, что он спас тех женщин от расстрела, и
               хорошо, что он положил мне руку на плечо, а сейчас — я увидел это в зеркале — в гриме я
               был не просто похож на-него, наше сходство было поразительным, и я понял, как тяжело ему
               далось обращение Лео в католичество. Сам Лео не вызывал во мне сочувствия, ведь у него
               есть его вера.
                     Когда я спускался в лифте, еще не было даже половины десятого. Я вспомнил доброго
               христианина Костерта, который зажулил у меня бутылку водки и разницу между билетом в
               мягком и в жестком. Надо отправить ему доплатное письмо и воззвать к его совести. И потом
               он  еще  должен  переслать  мне  квитанцию  от  багажа.  Я  был  рад,  что  не  встретил  свою
               красивую  соседку,  госпожу  Гребсель.  Пришлось  бы  ей  все  объяснять.  А  если  она  увидит
               меня на ступеньках вокзала, тогда уже объяснять ничего не надо. Жаль, что у меня не было
               угольного брикета — визитной карточки.
                     На улице стало прохладно — типичный мартовский вечер; я поднял воротник пиджака,
               нахлобучил  шляпу  и  нащупал  в  кармане  последнюю  сигарету.  Наверное,  следовало
               захватить  коньячную  бутылку;  она  очень  живописна,  но  может  помешать  делу
               благотворительности,  коньяк  —  дорогой,  и  по  бутылке  это  видно.  Зажав  под  левой  рукой
               подушку, а под правой — гитару, я опять шел на вокзал. Только сейчас я увидел приметы
               времени, времени, которое прозвали у нас «шутовским». Пьяный паренек, загримированный
               под Фиделя Кастро, пристал ко мне, но я благополучно ускользнул. На вокзальной лестнице
               кучка людей — матадоров и испанских сеньорит — поджидала такси. Я совсем забыл, что в
               городе карнавал. Для меня это как нельзя более кстати. Профессиональный актер надежней
               всего скрыт в толпе любителей. Я устроил подушку на третьей ступеньке снизу, сел, снял
               шляпу и положил на донышко сигарету — не на самую середину и в то же время не совсем
               сбоку, а так, чтобы казалось, будто ее бросили сверху; потом я начал петь: «Неохота слушать
               ХДС»,  никто  не  замечал  меня;  да  это  было  и  не  нужно  —  Пройдет  час,  два,  три,  и  они
               обратят  на меня  внимание.  Когда  на  вокзале раздался  голос  диктора,  я  перестал  петь.  Он
               объявил о прибытии поезда из Гамбурга, и я запел снова. И вдруг я вздрогнул: в шляпу упала
               первая монетка — десять пфеннигов; монетка ударилась о сигарету и немного сдвинула ее. Я
               положил сигарету на место и снова запел.
   114   115   116   117   118   119