Page 118 - Глазами клоуна
P. 118

«католоно-единиц», а потом выволокли бы меня на телевизионный экран. И вот уже курс
               акций снова повышается! Надо придумать что-нибудь другое, а жаль, мне бы очень хотелось
               спеть  эту  литанию,  но  ее  нельзя  исполнять  на  ступеньках  боннского  вокзала;  это  может
               привести к недоразумениям. Жаль. У меня уже выходило неплохо, а для слов ora pro nobis я
               подобрал красивый аккорд на гитаре.
                     Я  встал,  чтобы  подготовиться  к выступлению.  Уверен,  что мой  импресарио  Цонерер
               окончательно «отвернется от меня», узнав, что я пою на улице песенки под гитару. Если бы я
               действительно исполнял литанию, «Верую» и все церковное, что я столько лет распеваю в
               ванной,  он  еще,  возможно,  «вступил  бы  в  игру»,  ведь  это  довольно  заманчивое  дельце,
               примерно такое же, как малеванье мадонн. Между прочим, я верю, что Цонерер и впрямь
               меня любит — люди земные куда сердечней братьев во Христе. Но стоит мне усесться на
               ступеньки  вокзала  в  Бонне,  как  «с  точки  зрения  бизнеса»  я  буду  для  него  человеком
               конченым.
                     Хромота при ходьбе была уже почти незаметна. Таким образом, отпала необходимость
               в ящике из-под апельсинов; под левую руку я суну диванную подушку, под правую — гитару
               и  пойду  работать.  У  меня  осталось  еще  две  сигареты:  одну  я  выкурю,  другую  кину  на
               донышко  черной  шляпы  как  приманку,  рядом  с  ней  следовало  бы  положить  хоть  одну
               монетку.  Я  пошарил  в  карманах  брюк  и  даже  вывернул  их  наизнанку:  несколько  старых
               билетов в кино, красная фигурка от рич-рача, грязная бумажная салфетка — денег не было.
               Рывком я выдвинул ящик под вешалкой: там лежала платяная щетка, квитанция от подписки
               на боннскую церковную газету, жетон на пивную бутылку, но ни гроша денег. Я перерыл все
               шкафчики  на  кухне,  побежал  в  спальню,  разворошил  ящик  с  запонками,  уголками  для
               воротничков,  носками  и  носовыми  платками,  но  ничего  не  нашел;  пошарил  в  карманах
               зеленых  вельветовых  брюк  —  тот  же  результат.  Тогда  я  стащил  с  себя  темные  брюки,
               оставив  их  лежать  на  полу,  словно  слинявшую  кожу,  бросил  туда  же  белую  рубашку  и
               натянул голубое трико — ярко-зеленый и светло-голубой; я захлопнул дверцу зеркального
               шкафа и посмотрел на себя — великолепно; я еще никогда так себе не нравился. Грим был
               наложен  слишком  толстым  слоем,  и  за  те  годы,  что  он  валялся  без  употребления,  жир
               изрядно высох; я увидел в зеркале, что белила потрескались, и эти трещины придавали моей
               голове сходство с головой статуи, вырытой из земли. Темные волосы напоминали парик. Я
               вполголоса запел слова, которые вдруг пришли мне на ум:
                     Неохота слушать ХДС
                     Бедному папе Иоанну,
                     Ни от них подачки получать,
                     Ни таскать им из огня каштаны.
                     Для  начала  это  годилось,  Центральному  бюро  по  борьбе  с  богохульством  не  к  чему
               будет придраться. Я сочиню еще много-много куплетов и буду петь все на манер баллады.
               Мне хотелось плакать, но было жаль грима — он был наложен очень удачно: мне нравились
               и  эти  трещины  и то,  что  в  некоторых  местах  белила  начали  сходить;  слезы  все  испортят.
               Поплакать  можно  потом,  в  свободное  время,  если  мне  еще  захочется  плакать.  Интересы
               профессии самая лучшая защита от всего, только святых и дилетантов горе может поразить
               не на жизнь, а на смерть. Я отошел от зеркала, чтобы лучше вникнуть в свое изображение и в
               то же время взглянуть на себя со стороны. Если Мария, встретив меня в таком виде, сможет
               выводить утюгом пятна от воска на мальтийском одеянии Цюпфнера, значит, она умерла, и
               мы с ней развелись. Тогда я могу печалиться на ее могиле. Надеюсь, у них у всех окажется в
               кармане  мелочь,  когда  они  будут  проходить  мимо  меня,  может,  Лео  наскребет  и  больше
               десяти пфеннигов, и Эдгар Винекен, вернувшийся из Таиланда, бросит мне старую золотую
               монету, ну, а дедушка, отдохнувший в Искье, уж пусть выпишет чек. За это время я научился
               превращать чеки в наличные деньги. Мать, наверное, сочтет, что наиболее правильным будет
               пожертвовать от двух до пяти пфеннигов. Моника Зильвс, быть может, нагнется и поцелует
               меня,  зато  Зоммервильд,  Кинкель  и  Фредебейль,  возмущенные  всей  этой  безвкусицей,  не
               бросят в мою шляпу ничего, даже сигарету. В перерыве, когда с юга не приходят поезда, я
   113   114   115   116   117   118   119