Page 94 - Колымские рассказы

два приема. Первым будет рауш-наркоз, о котором вы позабыли, Сергей Федорович, —
сказал он с торжеством, поворачиваясь в сторону хирурга. — Это надо было сделать
сразу. А уж если и рауш ничего не даст, тогда… — Петр Иванович развел руками —
тогда шоковая терапия. Это занятная вещь, уверяю вас.

— Не слишком ли? — сказала Александра Сергеевна, заведующая самым большим
отделением больницы — туберкулезным, полная, грузная женщина, недавно приехавшая
с материка.

— Ну, — сказал начальник больницы, — такую сволочь… — Он мало стеснялся в
присутствии дам.

— Посмотрим по результатам рауша, — сказал Петр Иванович примирительно.
Рауш-наркоз — это оглушающий эфирный наркоз кратковременного действия. Больной
засыпает на пятнадцать — двадцать минут, и за это время хирург должен успеть
вправить вывих, ампутировать палец или вскрыть какой-нибудь болезненный нарыв.
Начальство, наряженное в белые халаты, окружило операционный стол в перевязочной,
куда положили послушного полусогнутого Мерзлякова. Санитары взялись за холщовые
ленты, которыми обычно привязывают больных к операционному столу.

— Не надо, не надо! — закричал Петр Иванович, подбегая. — Вот лент-то и не надо.
Лицо Мерзлякова вывернули вверх. Хирург наложил на него наркозную маску и взял в
руку бутылочку с эфиром.
— Начинайте, Сережа!

Эфир закапал.
— Глубже, глубже дыши, Мерзляков! Считай вслух!

— Двадцать шесть, двадцать семь, — ленивым голосом считал Мерзляков, и, внезапно
оборвав счет, он заговорил что-то, не сразу понятное, отрывочное, пересыпанное
матерной бранью.

Петр Иванович держал в своей руке левую руку Мерзлякова. Через несколько минут
рука ослабла. Петр Иванович выпустил ее. Рука мягко и мертво упала на краю стола.
Петр Иванович медленно и торжественно разогнул тело Мерзлякова. Все ахнули.
— Вот теперь привяжите его, — сказал Петр Иванович санитарам.

Мерзляков открыл глаза и увидел волосатый кулак начальника больницы.
— Ну что, гадина, — хрипел начальник. — Под суд теперь пойдешь.

— Молодец, Петр Иванович, молодец! — твердил председатель комиссии, хлопая
невропатолога по плечу. — А ведь я вчера совсем собрался этой горилле вольную выдать!

— Развяжите его! — командовал Петр Иванович. — Слезай со стола!
Мерзляков еще не очнулся окончательно. В висках стучало, во рту был тошный, сладкий
вкус эфира. Мерзляков еще и сейчас не понимал — сон это или явь, и, может быть, такие
сны видел он не один раз и раньше.
— А ну вас всех к матери! — неожиданно крикнул он и согнулся, как раньше.

Широкоплечий, костлявый, почти касаясь своими длинными, толстыми пальцами пола, с
мутным взглядом и взъерошенными волосами, действительно похожий на гориллу.
Мерзляков вышел из перевязочной. Петру Ивановичу доложили, что больной Мерзляков
лежит на койке в своей обычной позе. Врач велел привести его в свой кабинет.
— Ты разоблачен. Мерзляков, — сказал невропатолог. — Но я просил начальника. Тебя
не отдадут под суд, не пошлют на штрафной прииск, тебя просто выпишут из больницы,
и ты вернешься на свой прииск, на старую работу. Ты, брат, герой. Целый год морочил
нам голову.