Page 3 - Хождение по мукам. Хмурое утро

Так они шли по степи, мимо возбужденных гражданской войной сел и станиц, почти не
встречаясь с людьми и не зная, что в этих местах разворачивались кровопролитные
события: семидесятипятитысячная армия Всевеликого Войска Донского, после
августовских неудач, во второй раз шла на окружение Царицына.

Ковыряя в золе картошку, Кузьма Кузьмич говорил:
– Если вы очень утомлены, Дарья Дмитриевна, можно эту ночь передохнуть, над нами не
каплет. Только стойбище выбрали неудачное. Ветерок из оврага нам спать не даст.
Лучше поплетемтесь-ка потихоньку под звездами. До чего хорош мир! – Он поднял
хитрое красное лицо, будто проверяя: все ли в порядке в небесном хозяйстве? – Разве это
не чудо из чудес, душенька: вот ползут две букашки по вселенной, пытливым умом
наблюдая смену явлений, одно удивительнее другого, делая выводы, ни к чему нас не
обязывающие, утоляя голод и жажду, не насилуя своей совести… Нет, не торопитесь
поскорее окончить путешествие.
Он достал из кармана мешочек с солью, побросал на ладони картошку, дуя на пальцы,
разломил ее и подал Даше.
– Я прочел огромную массу книг, и этот груз лежал во мне безо всякой системы.
Революция освободила меня из монастырской тюрьмы и не слишком ласково швырнула в
жизнь. В удостоверении личности, выданном мне одним умнейшим человеком –
саратовским начальником районной милиции, у которого я просидел недельки две под
арестом, – проставлено им собственноручно: профессия – паразит, образование –
лженаучное, убеждения – беспринципный. И вот, Дарья Дмитриевна, когда я очутился с
одним мешочком соли в кармане, абсолютно свободный, я понял, что такое чудо жизни.
Бесполезные знания, загромождавшие мою память, начали отсеиваться, и многие
оказались полезными даже в смысле меновой стоимости… Например – изучение
человеческой ладони, или хиромантия, – этой науке, исключительно, я обязан
постоянным пополнением моего солевого запаса.
Даша не слушала его. Оттого ли, что ветер бездомной тоской тоненько посвистывал в
стеблях пшеницы, – ей очень хотелось плакать, и она все отворачивалась, глядя на
тусклый закат. Безнадежность охватывала ее от того бесконечного пространства, по
которому предстояло пройти в поисках Ивана Ильича, в поисках Кати, в поисках самой
себя. Наверно, в прежнее время Даша нашла бы даже усладу, пронзительно жалея себя,
такую беспомощную, маленькую, заброшенную в холодной степи… Нет, нет!.. Взяв у
Кузьмы Кузьмича картошку, она жевала ее, глотая вместе со слезами… Вспоминала
слова из Катиного письма, полученного еще тогда, в Петрограде: «Прошлое погибло,
погибло навсегда, Даша».

– Помимо полнейшей оторванности от жизни, – бесцельная торопливость, ерничество –
один из пороков нашей интеллигенции, Дарья Дмитриевна… Вы когда-нибудь
наблюдали, как ходят люди свободной профессии, – какой-нибудь либерал топочет
козьими ножками в нетерпении, точно его жжет… Куда, зачем?..
Этот несносный человек все говорил, говорил, бахвалился.

– Нет, надо идти, конечно, пойдемте, – сказала Даша, изо всей силы затягивая вязаный
платок на шее. Кузьма Кузьмич пытливо взглянул на нее. В это время в непроглядной
тени оврага блеснуло несколько вспышек и раскатились выстрелы…

Едва только раздались первые выстрелы, – ожила безлюдная степь, над которой уже
смыкалась в далеких тучах щель заката. Даша, держась за концы платка, даже не успела
вскочить. Кузьма Кузьмич с торопливостью начал затаптывать костер, но ветер сильнее
подхватил и погнал искры. Они озарили мчавшихся всадников. Нагибаясь к гривам, они
хлестали коней, уходя от выстрелов из оврага.

Все пронеслось, и все стихло. Только отчаянно билось Дашино сердце. Из оврага что-то
начали кричать – и тотчас повалили оттуда вооруженные люди. Они двигались
настороженно, растянувшись по степи. Ближайший свернул к костру, крикнул
ломающимся молодым голосом: «Эй, кто такие?» Кузьма Кузьмич поднял руки над
головой, с готовностью растопырив пальцы. Подошел юноша в солдатской шинели. «Вы