Page 52 - Конармия

Шестая дивизия скопилась в лесу, что у деревни Чесники, и ждала сигнала к атаке. Но
Павличенко, начдив шесть, поджидал вторую бригаду и не давал сигнала. Тогда к начдиву
подъехал Ворошилов. Он толкнул его мордой лошади в грудь и сказал:
— Волыним, начдив шесть, волыним.
— Вторая бригада, — ответил Павличенко глухо, — согласно вашего приказания идет
на рысях к месту происшествия.
— Волыним, начдив шесть, волыним, — сказал Ворошилов и рванул на себе ремни.
Павличенко отступил от него на шаг.
— Во имя совести, — закричал он и стал ломать сырые пальцы, — во имя совести, не
торопить меня, товарищ Ворошилов…
— Не торопить, — прошептал Клим Ворошилов, член Реввоенсовета, и закрыл глаза.
Он сидел на лошади, глаза его были прикрыты, он молчал и шевелил губами. Казак в лаптях
и в котелке смотрел на него с недоумением. Скачущие эскадроны шумели в лесу, как шумит
ветер, и ломали ветви. Ворошилов расчесывал маузером гриву своей лошади.
— Командарм, — закричал он, оборачиваясь к Буденному, — скажи войскам
напутственное слово. Вот он стоит на холмике, поляк, стоит, как картинка, и смеется над
тобой…
Поляки, в самом деле, были видны в бинокль. Штаб армии вскочил на коней, и казаки
стали стекаться к нему со всех сторон.
Иван Акинфиев, бывший повозочный Ревтрибунала, проехал мимо и толкнул меня
стременем.
— Ты в строю, Иван? — сказал я ему. — Ведь у тебя ребер нету…
— Положил я на эти ребра… — ответил Акинфиев, сидевший на лошади бочком. —
Дай послухать, что человек рассказывает.
Он проехал вперед и притиснулся к Буденному в упор. Тот вздрогнул и тихо сказал:
— Ребята, — сказал Буденный, — у нас плохая положения, веселей надо, ребята…
— Даешь Варшаву! — закричал казак в лаптях и в котелке, выкатил глаза и рассек
саблей воздух.
— Даешь Варшаву! — закричал Ворошилов, поднял коня на дыбы и влетел в середину
эскадронов.
— Бойцы и командиры! — сказал он со страстью. — В Москве, в древней, столице,
борется небывалая власть. Рабоче-крестьянское правительство, первое в мире, приказывает
вам, бойцы и командиры, атаковать неприятеля и привезти победу.
— Сабли к бою… — отдаленно запел Павличенко за спиной командарма, и
вывороченные малиновые его губы с пеной заблестели в рядах. Красный казакин начдива
был оборван, мясистое его лицо искажено. Клинком неоценимой сабли он отдал честь
Ворошилову.
— Согласно долгу революционной присяги, — сказал начдив шесть, хрипя и
озираясь, — докладаю Реввоенсовету Первой Конной: вторая непобедимая кавбригада на
рысях подходит к месту происшествия.
— Делай, — ответил Ворошилов и махнул рукой. Он тронул повод, Буденный поехал с
ним рядом. Они ехали на длинных рыжих кобылах, рядом, в одинаковых кителях и в
сияющих штанах, расшитых серебром. Бойцы, подвывая, двигались за ними, и бледная сталь
мерцала в сукровице осеннего солнца. Но я не услышал единодушия в казацком вое, и,
дожидаясь атаки, я ушел в лес, в глубь его, к стоянке питпункта.
Там лежал в бреду раненый красноармеец, и Степка Дуплищев, вздорный казачонок,
чистил скребницей Урагана, кровного жеребца, принадлежавшего начдиву и
происходившего от Люлюши, ростовской рекордистки. Раненый скороговоркой вспоминал о
Шуе, о нетели и каких-то оческах льна, а Дуплищев, заглушая его жалкое бормотанье, пел
песню о денщике и толстой генеральше, пел все громче, взмахивал скребницей и гладил
коня. Но его прервала Сашка, опухшая Сашка, дама всех эскадронов. Она подъехала к
мальчику и прыгнула на землю.